Иван Калита

В первый же по-настоящему погожий день изголодавшаяся по теплу и солнцу молодая боярыня до заката бродила по окрестностям усадьбы — ее легкая голубая накидка мелькала то на опушке леса, то у берега реки, то в саду, — а вечером почувствовала себя нездоровой. Терентий поначалу не придал недомоганию жены большого значения, лишь велел закутать ее в пуховые одеяла и поить домашними настойками. Но к утру молодой женщине стало гораздо хуже: она металась в жару и никого не узнавала. И тогда боярин по-настоящему испугался. Ему вспомнилось другое утро, которое он встретил, держа в ладони холодную неподвижную руку первой жены и едва различая сквозь слезы застывшие черты ее лица, с которого даже смертный покой не смог стереть выражение муки, не оставившей боярыню до самого последнего мгновения ее короткой жизни. Неужели ему суждено испить эту чашу снова?! Выйдя из опочивальни, Терентий бессильно приник лбом к двери и с беспомощной яростью ударил кулаком о стену. Лишь страх потревожить больную не давал ему разрыдаться.

— Не убивайся ты так, господине, — услышал он за спиной слабый шепелявый голос своей старой няньки Игнатьевны. Маленькой сморщенной рукой старуха тронула боярина за плечо: — Бог даст, все еще обойдется. Молодая ведь она, лапушка-то наша, может, и переборет немочь.

Но эти утешительные слова прозвучали как-то неуверенно, оказав скорее воздействие, противоположное желаемому: из груди Терентия вырвался придавленный стон. Должно быть, поняв неуместность своих слов в час, когда жизнь молодой женщины висит на волоске, Игнатьевна смущенно кашлянула и, жуя дряблыми бескровными губами, поправила платок на голове. После неловкого молчания она сказала:

— За Воробьем тебе послать надобно, вот что. Воробей сейчас беспременно нужен.

— Какой еще воробей? Что ты там мелешь, старая?! — раздраженно спросил Терентий.

Игнатьевна обиженно поджала губы.

— Человек такой есть, Воробьем кличут, — сердито возвышая голос, объяснила она. — Первейший в наших местах ведун. Травами да заговорами и людей, и скотину пользует. Слава о нем далече идет; всем ведомо: уж коли Воробей не поможет...

Не дав старухе договорить, боярин резко обернул к ней искаженное болью и гневом лицо.

— Почто его доселе не позвали?! — закричал он срывающимся голосом. — Что за дармоеды: покуда не прикрикнешь на них, и не почешутся!

— В том-то и дело, что нездешний он, — невозмутимо прошамкала Игнатьевна. — В Жарыни живет, да не в самом селе, а в лесу, на отшибе; враз и не сыщешь. А из наших у него никто не бывал. Так что коли хочешь боярыню свою спасти, снаряди-ка туда паренька посметливее да порасторопнее, и поскорее! Илейку хоть пошли. Давеча видала, как он по двору без дела околачивался.

Боярин оглянулся по сторонам и, подозвав девушку, поднимавшуюся по лестнице со стопкой свежевыстиранного белья, велел кликнуть к нему Илейку. Те несколько минут, что Терентий расхаживал взад-вперед по переходу в нетерпеливом ожидании, показались ему длиною с целую жизнь — жизнь его жены. Наконец прибежал запыхавшийся Илейка. Это был высокий худой юноша около двадцати лет, с крупными, немного навыкате, зелеными глазами, впалыми щеками и маленьким, но твердым упрямым подбородком. Когда он согнулся в поклоне, боярин, несмотря на все свое волнение, не мог не усмехнуться, глядя на его нечесаные русые волосы, пучками льна топорщившиеся в разные стороны. Впервые оказавшись лицом к лицу с боярином, который до того вряд ли удостоил его хотя бы взглядом, Илейка не без страха всматривался в потемневшее лицо своего господина, словно пытаясь прочесть на нем, что сулит ему этот внезапный интерес к его скромной особе.

Коротко, отрывисто Терентий объяснил Илейке, в чем состоит даваемое ему поручение. В глазах юноши мелькнула радость: а он-то, дурень, гадал, не провинился ли в чем перед боярином! Ведь кто из дворовых без греха: в большом богатом доме соблазнов хватает. А боярин тем временем продолжал его наставлять:

— На посулы можешь не скупиться, только привези его, привези во что бы то ни стало! Да скажи на конюшне, что я велел оседлать тебе Уголька.

Уголек был лучшим из имевшихся у Терентия жеребцов, на котором ездил только сам боярин, да и то лишь по особым случаям.

Полчаса спустя Илейка, с гордым видом восседая на высоком вороном красавце и каждой клеточкой своего тела ловя завистливые взгляды дворовых парней — дорого бы дал каждый из них, чтобы хоть разок прокатиться на гладкой сильной спине хозяйского любимца! — выехал из ворот усадьбы. Оглянувшись на возвышавшийся над ними строгий лик Николая Угодника с поднятой для благословения щепотью тонких длинных пальцев, Илейка с наслаждением огладил коня плетью по круглому, как бочка, играющему мышцами боку.