Главному лет пятьдесят, носят за ним раскладушку, рас- кладушка гвоздями утыкана - так он, прежде чем сесть, по гвоздям пальцами проводит, чуть что не так - хлобысть слуге по лбу, зачем, дескать, дал гвоздю притупиться; и пока тот гвоздь обратно не заточат - ни за что не сядет.
Иван с Данилой тоже в грязь лицом не ударяют, быстро белую скатерть на стол, орешки разные да ягодки - встречают зарубежных гостей.
Сели за стол, ведут умные беседы. "У нас в Индии, - главный рассказывает, - все давно уже вышли в астрал. Редко кого на улице встретишь, да и те приезжие. Теперь выводим в астрал коров. Думаю, что к концу столетия перевод коров будет окончательно завершен. Тогда начнем новую жизнь".
А йоги все нагнулись над столом, пьют носом чай и кивают - все, дескать, так и есть.
"А еще, - продолжает главный, - есть у нас великая река Ганга. Мы у нее соединили начало с концом, теперь течет по кругу. Построили священную электростанцию с вечным двигателем. Теперь расставляем по всей стране магнитофоны, чтобы из-под каждого камня звучал магический слог Ом..."
Йоги, как один, продолжают носом хлебать чай, а ртом мычат - Ом, дескать.
"А еще, - говорит главный, - совершенно преодолели сопротивление материи. Можем вверх ногами проходить сквозь каменную стену..."
"А сквозь деревянную?" - спрашивает Данило.
"Запросто, - говорит главный. - Где тут у вас стена?"
Показали им стену сарая, они вверх ногами сквозь нее прошли и исчезли - наверное, в астрал. Главный на прощание оставил визитную карточку с рабочим телефоном. На карточке написано:
Поглядели Иван с Данилой на карточку, пожали плечами и отдали на всякий случай хозяину. Ему тут виднее.
5
Налетело на солнце облачко. Сделалось в природе пусто; то есть не пусто, а как бы затаенно. Деревья и трава - все свои секреты при себе держат.
Унеслось облачко. И снова все вокруг - полной чашей. И каждый секрет вдруг стал тем, чем всегда и был - у каждого - своим, особенным голосом. И все эти голоса вместе беззвучно поют о радости того, как мы все живем.
Сидит Иван на крылечке, и душой, и телом к этой радости причастен.
Данилы нет, Данило в город уехал. Был ему утром таинственный зов, собрал в мешочек понемногу всяких корешков целебных да орехов и ушел. Иван дрова поколол, по огороду походил, теперь просто сидит. Слушает музыку могучую - деревья под ветром шумят, солнышко кожей впитывает; со всем, что есть - заодно.
Сидел-сидел, слышит - шорох на полянке. А глаз сразу не открывает, знает, что можно спешкой всю полноту расплескать.
А когда открыл - стоит перед крыльцом белый олень, смотрит на него пристально. Иван говорить не торопится, улыбается себе в бороду. И олень молчит. Долго они так молчали, потом олень говорит:
- А ты знаешь, что стоит у сарая на пне?
- Не знаю, - говорит Иван. - Придет время знать - узнаю.
Олень опять на него смотрит. Долго молчал, потом говорит:
- Ты странный человек.
- Да почему странный, - говорит Иван. - Вот сижу на солнышке, жизни радуюсь, природу слушаю.
Олень отвел глаза, смотрит на лес.
- Другие за мной охотятся. А те, кто боится - уверяют себя, что меня нет.
Помолчал еще.
- Сказать тебе, когда ты умрешь?
Иван мотает головой, да все улыбается:
- Зачем? Живу - и живу. Когда надо будет - умру. А наперед знать - баловство.
Сказал - и доволен. А олень на него опять смотрит. И Иван на оленя смотрит. Ветер почему-то стих, тихо вокруг стало, только кузнечики стрекочут, как сумасшедшие; и все вокруг от солнца как медом истекает.
Иван на оленя смотрит и вдруг говорит:
- Оленушка, а ведь ты устал очень.
Олень в глаза ему смотрит, не шевелится.
- А устал, то ложись спать. В лесу не можешь, так хоть здесь сосни. Место у нас тихое, никто тебя тут не приметит.
Олень в глаза Ивану смотрит и молчит. Потом прикрыл глаза, ноги медленно подогнул и так перед крыльцом и лег, голову опустил.
А Иван сидит и сон его охраняет. И пока олень спит, ни одна былиночка не шелохнется, ни один листик не качнется, и солнце с места не сходит. Перестало время идти, одни кузнечики стрекочут.
Вечером возвращается из города Данило, бежит - аж приплясывает, до того хочется поскорее Ивану рассказать, что с ним было. Так с ходу мимо дома и пролетел, за самый огород унесло. Он - обратно, глядь - опять на подходе к дому, да только с совсем другой стороны. И ведь дом прямо перед глазами стоит, а не подойти, все тропинка вбок куда-то уводит. Остановился Данило, потряс головой, чтобы от наваждения избавиться, слышит - Иван с крылечка тихонько смеется.
"Не торопись, Данилушко, у нас сегодня такой гость был, что вокруг избы вся экология дыбом встала".
От голоса Иванова наваждение прошло, но Данило, чтобы и в третий раз не промахнуться, уж от тропки под ногами больше глаз не отрывает. Пока до Ивана дошел, уж и забыл - что про город рассказывать хотел. Бухнулся на траву у крылечка: "Что же, Ваня, за гость такой, что к дому не подойти?"
А Иван все посмеивается. Данило к нему повернулся - батюшки светы! Иван сидит и весь в сумерках мерцает, как будто зимними звездочками по контуру обведен.