Иван

— Нет, в Крыму прохладные ночи начинаются только в октябре, а сейчас еще многие спят на верандах, балконах, даже в садах, — возразил Николай Николаевич.

— Вот так расскажи кому — не поверят. Жили, давно знали друг о друге и никогда не додумались бы, что она нам родная сестра! — изумленно качал головой Виктор.

— Давайте перечитаем это письмо еще раз, чтобы уж полностью быть уверенными, что она — наша Рая, — предложил Яков.

— Да я его наизусть знаю, там просто перечислены приметы, — сказал Виктор. Но Николай Николаевич уже взял письмо.

Дочитав, сложил исписанные листки.

— Пожалуй, так оно и есть. Первое — это имя. Ее раньше звали Рая, она не раз говорила об этом. Второе — родинка под глазом, третье — родинки возле уха. И последнее — шрам на лбу. Я этот шрам заметил сразу, хоть она и старалась его скрыть. Вот посмотрите сами.

Они подошли а Рите Ивановне, и Виктор, положив левую руку на ее бледный холодный лоб, начал медленно поднимать со лба темно-каштановую прядь.

— Вот видите, — сказал Николай Николаевич, — четкий небольшой шрам.

— Тихо! — шепотом, но довольно громко произнес Виктор. — Мне кажется — лоб становится теплее. — И он, не отнимая руки, стал гладить ее лоб, лицо. У Риты Ивановны чуть дрогнули веки. Виктор, опустившись на колени, стал уже обеими руками гладить ее по лицу, приговаривая:

— Раечка, миленькая, это же я, твой братик, это я, вот посмотри на меня, ну умоляю, открой глазоньки!

Яков и Николай Николаевич были поражены: с каждым словом, с каждым движением рук Виктора к Рите Ивановне возвращалась жизнь. Сначала веки, потом несколько раз дернулись губы, сначала с левой потом с правой стороны, как бы желая усмехнуться, затем еле заметно зашевелились пальцы рук, а Виктор все шептал и шептал что-то уже почти плача. Какая-то затаенная тишина воцарилась на веранде. Боясь скрипнуть старыми половицами, Яков и Николай Николаевич застыли в одном положении, не спуская глаз с Риты Ивановны. Все про себя молили Бога, чтобы что-то внешнее — то ли лай собаки, то ли крик вороны или петуха — не прервали этот сам собой родившийся лечебный сеанс, а внутренняя энергия, посылаемая Виктором Рите Ивановне, была так искренна и так сильна, что улучшение было налицо. Уже заметно опускалась и поднималась грудь в такт дыханию, приоткрылся рот, и стали менять цвет бледно-синие губы, а Виктор, стараясь как можно нежнее, водил и водил по ее лицу, шее, верхней части груди и плечам своими шершавыми, натруженными рабочими руками и все шептал и шептал, казалось, самые ласковые, самые трогательные слова.

«Ну, давай же, Раечка, миленькая, родненькая, помоги мне, ты же слышишь меня, я чувствую, что слышишь, помоги мне, ну же! Господи, Господи, зачем же нам столько горя, верни нам того, кого мы только что приобрели, ну помоги же нам, Господи!» Он довольно громко произнес последние слова, и веки Риты Ивановны сначала дернулись, потом медленно стали открываться глаза — маленькой щелкой, затем полуприщуром и, наконец, открылись полностью. Виктор, увидев, как открылись глаза Риты, беспомощно уронил голову на ее грудь и заплакал, беззвучно всхлипывая и вздрагивая всем телом.

Рита, медленно подняв сначала одну, потом другую руку, стала гладить большую жесткую голову Виктора и как-то, совсем по-детски, посмотрев на Николая Николаевича и Якова, еле слышно спросила: «Что это он? Ему плохо?»

Николай Николаевич, еще не совсем веря, что сознание вернулось к Рите Ивановне, и, боясь испортить то, что сделал Виктор, растерявшись, сказал первое, что пришло в голову: «Все хорошо, все хорошо, Раечка, вот и снова ты дома, вот и снова все вместе мы». Но Рита Ивановна вдруг снова закрыла глаза, отпустила голову Виктора и, казалось, опять погрузилась в свое прежнее состояние.

— Что с ней? — спросил Виктор, по-прежнему стоя на коленях.

— Ну-ка минуточку, — сказал Николай Николаевич, и Виктор встал и, вытирая руками слезы, отошел от дивана. — Очень хорошо, очень хорошо, — говорил старый фельдшер, нащупав пульс. — Теперь она просто спит, — наконец поднявшись, произнес он. — Укройте ее пледом и пойдемте в сад.

Яков вынес из комнаты плед и укрыл им Риту Ивановну. Она, ровно дыша, действительно спала. Легкий румянец играл на ее щеках, на губах застыла еле заметная улыбка. «Это же надо, — подумал Яков, — может, действительно есть что-то непонятное потустороннее, которое может творить такие чудеса?»

Тихо, ни звука, ни ветринки, будто сама природа притаилась, удивленная происшедшим, и, не нарушая земного покоя, молча, наблюдала и ждала, что же произойдет дальше. А три человека, на глазах у которых все и происходило, говорили между собой шепотом, боясь нарушить создавшуюся нерукотворную тишину. Но другие-то люди ничего не знали, и вот снова еле слышно, а потом все громче и громче застучал мотоциклетный двигатель. Виктор даже выбежал на улицу, чтобы прекратить шум, а увидев на мотоцикле улыбающихся Ивана и Николая, замахали руками.

— Тихо вы, растарахтелись!

— А в чем дело? — все же снизив голос, спросил Иван.

— Просто надо, чтобы было тихо: Рита Ивановна спит.