Иван

— В таком случае это не совсем нормально…

— Вы это о чем? — возмутился Иван. — Семнадцать — ну и что? В Загсе не распишут? Да плевать я хотел на ваш загс! Иди сюда, — и он, почти силой схватив Олю за руку, поставил рядом с собой. — Дядя Коля, благословляй нас на вечную совместную жизнь!

— Да постой, ты что — в уме? Не понимаешь, почему она не может выйти за тебя замуж? — уже с раздражением проговорил старик. — Оля, ты погуляй, а я ему постараюсь все объяснить.

Оля медленно пошла по саду.

— Вы с ней как муж и жена были? — вдруг открыто спросил он.

— Да нет же!

— Ну, хоть в этом ты не дурак.

— Что ты все «дурак» да «дурак»! И почему это они там, в Загсе должны решать, когда девочке или мальчику жениться или выходить замуж? Восемнадцать, а я в восемнадцать в армии служил, и вот сейчас и в двадцать три не женился. Почему это за меня кто-то другой решил?

— Есть нормы, правила — установленные медициной. Да и мораль какая-то есть… А теперь скажи, как позвонить твоему командиру, ты не додумаешься, а люди, может быть, в беде.

— Да ладно тебе — «в беде»! На столе возле телефона лежит блокнот — там все и написано.

Оля подошла, как всегда тихо, бесшумно. Иван сидел на срубе колодца и думал.

— Знаешь что, Ваня, я подумала, — сказала Оля, отчего Иван даже вздрогнул, — если тебе это так надо, я согласна быть твоей женой хоть сейчас.

Иван резко повернулся в ее сторону и неожиданно для самого себя сказал:

— Ты думаешь, что я — сексуальный маньяк? Мне невтерпеж? Как-нибудь перебьемся, расти только поскорее, — и он, схватив ее в охапку, усадил к себе на колени и стал целовать в щеки, губы, глаза, шею, приговаривая: «Ты моя лапочка, ты мое золото, и где же ты столько лет пропадала, какого же бога мне благодарить за тебя?»

— Смотри, сейчас грохнемся в колодец — и жениться не надо будет!

На веранде появился дядя Коля, хмурый и подавленный.

— Говорил я тебе — звони командиру, так нет: «загорают», «купаются»! В КАПЭЗЕ они все сидят, обвиняются в покушении на убийство.

— Как это «обвиняются»? — не понял Иван, осторожно поставив Олю на ноги.

— Откуда я знаю. Командир говорил по селектору с оперативным по Крымской области, ему через секунду ответили дословно: «Бузаджи Василий Васильевич, Исаева Рита Ивановна, Овсиенко Николай Васильевич находятся в КПЗ города Керчи. Обвиняются в покушении на убийство».

— Убийство?! Чушь какая-то! А где Оксана, Марина?

— Говорю то, что слышал. Командир еще сказал, чтобы ты без его согласия никаких мер не принимал, он через час-два сам позвонит, после того как выяснит все подробности.

— Так, может, мне самому поехать — это час езды на мотоцикле.

— Я с тобой! — сразу загорелась Оля.

— Никуда вы не поедете. Кто ты такой? Подумаешь, инструктор! А там все решается, так сказать, на высшем уровне. Не ниже Александра Васильевича… А ты сиди и жди. Дай-ка мне ключ от мотоцикла, а то я дурь твою знаю…

Глава двадцать первая

— Что случилось, Виктор? — спросил спокойно Яков.

— Да ничего страшного, все житейское. Короче: Людмила твоя влюбилась, да мы маленько проворонили, и вот теперь она уехала в Новосибирск, а к кому — не знаем. Решили сообщить вам, — сказал Виктор.

На другом конце провода зашумело что-то в трубке и послышался разговор.

— Яков, алло, ты где?

— Да тут я, подожди, Надежда вроде бы знает, где она.

— Тут Настя уже хотела в милицию заявлять.

— Подожди ты со своей милицией, а с кем она там закрутила?

— Да есть тут у нас один тип — преподаватель физики.

— Ладно, спасибо, что предупредили, мы теперь сами будем решать, что делать. Какая, думаешь, причина ее ухода?

— Ты только Надежде пока не говори, но по-моему она… захватила.

— Даже так? Ну ладно, все равно я пока не работаю, буду разбираться.

— Заканчивайте, — сказала телефонистка.

Но разговор и так уже закончился. Поблагодарив девушку, Виктор и Настя вышли на улицу. Было уже позднее утро. Солнце, то скрываясь, то выглядывая из-за облаков, посылало свои ласковые лучи на начинающие желтеть луговины, на перелески, хоть и одетые в темно-зеленую листву, но уже внутренне подготовленные к осенним сполохам, на яркие букеты рябины, на почерневшие грозди бузины, на скрючившуюся под тяжестью колосьев побелевшую рожь, как бы стараясь продлить хотя бы на несколько дней теплые ласковые дни.

— Осенью запахло, — сказала Настя, — время-то как бежит!

— Да, вон даже эта телеграфистка; какая была девчушка, а теперь, гляди, настоящая женщина… И как это мы опростоволосились с Людмилой? Я уже давненько замечал в ней перемены, но не придавал особого значения. А вот теперь и пожинаем плоды…

Некоторое время шли молча. Наконец, Настя произнесла, тяжело вздохнув:

— Одни мы с тобой остались, и душу излить некому! Давай, что ли, Ивану письмо напишем, давно не писали. Хоть в двух-трех словах обо всем расскажем…

— А что! Зайдем на почту, там и напишем!