Южане и северяне

Нам было приказано ликвидировать последствия пожара от зажигательных бомб и захоронить тела погибших. Затем, после легкого ужина, мы ждали поезд, на котором в 10 часов должны были уехать уже в составе нового взвода. Однако вновь назначенные офицеры были не совсем уверены, что за нами скоро приедут и мы успеем отбыть вовремя.

Рядом с железнодорожной станцией между рисовыми полями одиноко стояли крестьянские дома. Ветер уже утих, но в воздухе по-прежнему слышался запах воды от дальней речки. Если отсюда следовать вдоль ручья Намдэчхон, то можно прийти в то место недалеко от моря, где я недавно проходил службу в спецотряде. Там же, неподалеку, должна быть нансонская народная школа. Я сквозь ночную темноту посмотрел в ту сторону, но ничего не было видно. Нестерпимо жалили комары. А вдали простиралась бесконечная Анбёнская равнина, которая начинается с горной местности Сингосан и храма Сокванса на юго-западе. Отсюда она расширяется и далее тянется в северо-восточном направлении, где ее огибает ручей Намдэчхон. Всё было погружено в темноту, и невозможно было увидеть даже холмы и курганы, обычно хорошо заметные вдали. Так и мы, более четырехсот человек, тоже растворились в этой летней темноте. Высоко в небе мерцали звезды, с одного конца неба на другой величественно перекинулся Млечный Путь, на небе легко можно было различить созвездие Большой Медведицы.

Мы беззаботно болтали о всякой всячине, разжигая костер для отпугивания комаров. Клубы дыма разъедали глаза, сильно раздражали носы, но комары продолжали яростно атаковать нас. Их жужжание напоминало звуки вражеских самолетов, летавших вчера над нашими головами.

Мы сидели на краю рисового поля втроем: я, Ким Сокчо и Ким Чжонхён. Здесь, у дороги, были высокие заросли, а там, внизу, под холмами, раскинулись рисовые поля и широкая равнина. Мы держали в руках стебли полыни и дикого шпината, которыми отгоняли комаров, но все было бесполезно — те продолжали безжалостно нападать на нас.

До последней минуты Ким Чжонхён умолял включить его в группу, которая направлялась в Ульчжин. Он настойчиво просил меня:

— Сделайте мне одолжение. Мне кажется, что вы, товарищ и брат, сможете это сделать. Постарайтесь, пожалуйста, чтобы меня взяли с вами. Тогда после Объединения Родины смогу вернуться домой. Буду жив или нет, я всегда хочу быть вместе с вами, дорогой брат, и с товарищем Ким Сокчо. Я хочу с достоинством вернуться домой и пригласить вас к себе в гости.

Вот такие несуразные слова произносил этот юноша. Даже Ким Сокчо ничего не сказал в ответ: то ли не хотел, то ли считал, что это не его дело. Создавалось такое впечатление, что он не сочувствовал Ким Чжонхёну. Казалось, будут они в одной группе или нет — для него не имеет особого значения. Но поскольку Ким Чжонхён уж слишком надоедливо приставал со своей просьбой, Ким Сокчо, не выдержав, резко оборвал его:

— Хватит артачиться! Все равно ничего не получится. Здесь такой вопрос не решается. Ты должен учиться в тылу.

Я был поражен такому резкому тону разговора, а Ким Чжонхён тут же замолчал и не стал больше донимать нас своей просьбой. Вот так в один миг Ким Сокчо расставил все точки над «и».

Чуть позже я осторожно спросил его:

— Вы, товарищ Ким Сокчо, так поступили с Ким Чжонхёном по наставлению Каль Сынхвана?

Глядя в темноте на меня, он решительно ответил:

— Нет, не поэтому. Это никак не связано с его словами. Просто товарищ Ким Чжонхён не может оставаться с нами.

Почти забытый чхунчхонский говор в данном случае пошел на пользу нашему взаимопониманию. Я спросил:

— Может быть, вы так поступили с Ким Чжонхёном чисто формально, а в личном плане хотели бы, чтобы он всегда был рядом с вами?

— Нет. Не совсем так. Нельзя противопоставлять личное и общественное. Моя дружба с Ким Чжонхёном носила не только личный характер. В этом отношении Каль Сынхван заблуждался. Не знаю, имею я право так говорить или нет, но я не верю людям, подобным Каль Сынхвану. Они говорят правильные слова, но на первый план всегда выдвигают свои корыстные интересы. Извините, мне не хотелось бы вести разговор на такую тему. Давайте прекратим этот разговор. Не люблю говорить о людях за глаза, — ответил он.

— Конечно, конечно, — согласился я для вида и тут же добавил:

— Вы говорите, что дружба с Ким Чжонхёном носила и личный, и официальный характер. Тогда, может быть, вам стоит ехать вместе с ним до Ульчжина? Каково ваше окончательное мнение на этот счет? Почему вы против?

— Видите ли, официальность, по-моему, проявляется не только в казенной форме общения между людьми. Поскольку личное и общественное всегда сочетаются, личная форма общения носит и общественный характер. Если бы люди разговаривали между собой только на официальном языке, это породило бы массу неудобств и они бы чувствовали себя очень неловко.

— Теперь все понял. Достаточно, — коротко сказал я.

В этот момент Ким Чжонхён вдруг начал плакать, шмыгая носом. Он говорил, как ребенок:

— Как я теперь буду жить один, без товарища Ким Сокчо и доброго старшего брата?