Юсуф из Куюджака

В часы вечерней прохлады дети и подростки облепляли ветви старого дерева. Из его густой зеленой листвы то высовывалась качающаяся нога, то тянулась кверху чья-нибудь рука. Когда мальчишки слезали с дерева, их лица, руки, рубашки были сплошь разукрашены темно-вишневыми пятнами. Набрав полные горсти тутовых листьев, они терли ими друг друга, чтобы вывести пятна, а потом бежали мыться к колонке.

Кязым ходил в школу и уже помогал отцу в мануфактурной лавке. Он был среди них самым старшим и самым расчетливым. Он ничего не делал просто так и за съедение шелковичных ягод требовал расплаты во время пятничных прогулок, когда кормился за чужой счет. Пятничные прогулки были одним из главных развлечений всех мальчишек квартала. Еще в четверг заготовлялась халва, а в пятницу утром стряпали гювеч или кяыт кебабы (Гювеч - кушанье из мяса, фасоли и овощей, которые тушат в специальном горшке. Кяыт кебабы - рубленое мясо, которое жарят в духовке, обернув бумагой) или же брали с собой сырое мясо, чтобы приготовить его в поле. Самым искусным поваром среди мальчишек слыл сын местного чиновника Васфи. Но он был порядочным трусом и подлизой, и его неохотно брали с собой. Особенно не любили его за ябедничество. Но его шутки смешили ребят, и поэтому они его терпели. Как и Кязым, он кормился за чужой счет, но с той разницей, что ничего не давал взамен.

Щедрее всех был Ихсан, сын хаджи Рифата (Хаджи - паломник, побывавший в священных городах мусульман Мекке или Медине). После того, как год назад его отец в результате несчастного случая погиб на охоте (кое-кто говорил, что это был отнюдь не несчастный случай, а месть албанца Галиба-аги, с которым они враждовали из-за оливковой рощи), четырнадцатилетний Ихсан стал главой дома и владельцем всего отцовского состояния. В последнее время он редко бывал в школе, а если и приходил, то лишь для того, чтобы поговорить о женщинах и кутежах, в которых он принимал участие, вызывая у подростков зависть и удивление. Мальчишки смотрели на него как на вполне взрослого и считали для себя честью находиться в его обществе. У щедрого Ихсана был один недостаток - он был избалован и слишком задирист. Нередко из-за пустяков втягивал в драку целый квартал.

На пятничные прогулки мальчишки часто брали с собой ягнят, которых держали в каждом доме. Пока ягнята паслись в густой траве, одни разжигали костер и готовили еду, другие купались в арыке. Перекусив на скорую руку, принимались петь песни, играли на дудках, принесенных с собой или вырезанных тут же из ракиты, воровали в соседних садах зеленый миндаль и незрелые сливы. Самые благоразумные, усевшись под деревом, присматривали за ягнятами и рассказывали друг другу истории об удальцах и разбойниках.

Радостно было видеть, как под вечер, ведя на поводу ягнят, они возвращались в город, усталые, с охапками травы за спиной и длинными свежесрезанными палками в руках.

VIII

Незаметно проходили долгие, похожие друг на друга годы. Квартал был все таким же, все те же были товарищи у Юсуфа, по-прежнему стояла перед домом мельница и все те же женщины крутили ее, но у расстеленных на земле покрывал с крупномолотой пшеницей уже играли их дети, а руки и голоса женщин огрубели и глуше стал их смех.

Шесть лет прошло с тех пор, как Юсуф покинул Куюджак. Казалось, он совсем забыл свою деревню. Однако, когда он ссорился с городскими мальчишками, ему с какой-то смутной, безотчетной горечью вспоминались деревенские друзья.

В первые годы Юсуф зимой вертелся у маслобоен, состязался с мальчишками, кто ловчее воткнет в кучу оливковых жмыхов прутики, которыми были заколоты мешки с маслинами, а когда Саляхаттин-бей купил маленькую оливковую рощу, Юсуф стал присматривать за рабочими, собиравшими урожай. Летом он бродил по полям или лежал где-нибудь под деревом на винограднике, который Саляхаттин-бей снимал в Дженне-таягы.

Так дожил Юсуф до шестнадцати лет и с каждым годом становился все молчаливее. Часами, вместе с Али, который, окончив школу, взял в свои руки дело отца, молча сидели они на низеньких скамеечках перед лавкой Али в Байрамйери. Перед лавкой на площади бил большой фонтан. Здесь совершали омовение направлявшиеся в мечеть старики. Возле фонтана, шаря своими плоскими клювами по грязным лужам, вперевалку бродили утки. Монотонно шелестела листва огромной чинары, закрывавшей всю площадь своей тенью. Чуть поодаль на крыше большого особняка Карпузоглу забавно трещала аистиха, обучая летать своих птенцов. Торговля начиналась довольно поздно - перед первой молитвой, а до этого в лавку почти никто не заглядывал. И оба приятеля, любившие помолчать., могли спокойно предаваться своим размышлениям, глядя на уток или на листья чинары. '