Юстиниан. Топот бронзового коня

    Император не стал препятствовать ежегодному желанию государыни съездить в их имение в Малой Азии - погулять, развеяться. Лишь предупредил: «Не сиди подолгу на солнце. Это плохо влияет на кожу и на внутренние органы». Та ответила: «Я и так не вылезаю из тени». Он заулыбался: «Ну, в моей жизни ты всегда на свету, это каждый видит».

    Сам дворец Герея походил на Эдемский сад: в зелени, фруктовых деревьях, цветниках и фонтанах с декоративными рыбками. По лужайкам разгуливали павлины и ручные косули. Меж листвы распевали яркие птицы. Многочисленные рабы охраняли покой господ и стремились выполнить каждое желание. Здание из белого мрамора было так устроено, что внутри сохранялась прохлада даже в изнурительный зной. А специально оборудованные купальни позволяли плавать в морских волнах совершенно нагими - без опасности оказаться на виду у чужих людей (а рабов, этих говорящих животных, не стеснялся никто).

    Распорядок дня не казался оригинальным: пробуждение около полудня, омовение, умащение тела и другие косметические процедуры, поздний завтрак, разговоры с приближенными дамами, иногда - с заезжими монахами, выбор завтрашнего меню, сон, прогулки по саду, игры с домашними зверушками, чтение вслух прозы и поэзии, иногда - прогулки на лодке, поздний то ли обед, то ли ужин и невинные эротические забавы: танцы обнажённых рабынь, раздевания атлетически сложенных рабов, сцены-имитации лесбийской и гетеросексуальной любви. В этих представлениях принимал участие и Ареовинд. Феодора вроде в полудрёме наблюдала за ним - как играют его мышцы под смуглой кожей - на груди, спине, ягодицах, ощущала сладкое томление у себя в чувствительных точках, но не шла на близость, вроде опасаясь чего-то. Бога? Мужа? Может быть, всего вместе…

    Но однажды сказала евнуху Фаэтету:

    - Вот что, у меня секретное поручение для тебя. Есть жена одного сенатора - без имён, конечно! - так она влюбилась в нашего красавчика Ареовинда. Надо сделать так, чтоб они встречались, только он не видел её лица. Оборудуй спаленку на втором этаже - в комнате без окон, в той, в которую ведёт потайная лестница из моих покоев. Ясно? В полночь приведёшь туда раба и закроешь двери на ключ, пусть сидит на ложе в полной темноте. Вскоре к нему поднимется моя доверительница, и они проведут час любви. А когда она скроется, тот подаст сигнал, и ты его уведёшь. Хитроумный план, ты согласен?

    Фаэтет поклонился:

    - Как и все, что придумывает ваше величество.

    - Значит, исполняй. К вечеру доложишь. Если ночью выйдет, как намечено, я тебя отблагодарю по- царски.

    - Будет сделано, уж не сомневайтесь.

    Накануне обеда евнух доложил: спаленка готова, молодой человек оповещён и препятствий для свидания нет. Государыня сказала сурово:

    - Но, надеюсь, ты и он - оба понимаете, что язык вам следует держать за зубами?

    - О, ещё бы!

    - Если кто-то проговорится, слухи поползут, то велю бросить вас в темницу, из которой не бывает возврата.

    - Не тревожьтесь, ваше величество, всё останется в тайне.

    - Ну, смотри, смотри.

    От застолья в этот день она отказалась, мотивировав головной болью, и велела принести лёгкие закуски в опочивальню. Прилегла, но заснуть не смогла, встала, занялась вышиванием, бросила, попросила одну из дам почитать ей из Квинта Смирнского - по мотивам гомеровских сюжетов, - перебила на середине, отослала прочь. Удивилась сама себе: «Я волнуюсь, как девочка накануне первого свидания. Что со мной такое? - и подумала с горечью: - Может, потому, что вот это моя последняя страсть? Мне уже пятьдесят четыре, а не за горами и старость. Если верить картам, протяну ещё не более пятнадцати лет… Страшно умирать! Но, с другой стороны, без влюблённости, будучи старухой, жить не стоит. Лишь влюблённость горячит кровь, шевелит мысли, заставляет сердце биться учащённо. Живы только те, кто способны ещё влюбляться! - Опустилась на колени под образами: - Пресвятая Дева! Как мне поступить? Убояться Страшного Суда и не изменять мужу? Или напоследок испытать давно забытое наслаждение? Испытать, удовлетвориться - и постричься в монахини, не в прямом смысле, а по образу жизни? Согрешить - а потом очиститься, отмолить, загладить свою вину, пребывая в богобоязни и святости? Ах, как тяжело делать выбор! Разум заставляет навсегда отречься от плотских утех, а душа и тело подвигают к прелюбодеянию. Искушение слишком велико! Этот раб такой сладкий, непорочный, кожа без морщин, ягодицы сильные. И в глазах огонь. Словно адский пламень! Так и жжёт, всю испепеляет. Я горю, горю! Господи, спаси!»