Юрий Звенигородский

Василия в спальне не оказалось. Брат нашел его на огороде по сказу дворского Трофима Волка. Там княжич под руководством поединщика Осея осваивал кулачный бой. Вот наставник замахнулся, — сейчас расплющит ученика! Не даром говорят: «У него в кулаке пуд!» Однако извернулся Василий с завидной ловкостью так, что знатный кулачник, не удержав равновесия, пал на землю. Свои наставления продолжил, не смущаясь оплошиной:

— Лежачего не бьют. Мазку, то есть на ком кровь, тоже не бьют.

— А лежачий в драку не ходит! — бойко дополнил ловкий воспитанник.

Юрий подал голос:

— Будущему государю биться на кулачках негоже.

Василий оборотился, Осей вскочил.

— Нынче такое время, — промолвил дядька, — у кого кулаки бойчее, тот и государь.

— Плохое время, — согласился Василий. — Бояре поменяли честь и стыд на страх перед сильнейшим. К чему такие, как скверный Свибл? Что они решат? — совсем осерчал престолонаследник.

— Нынче вече властвует над Москвой, — раздался голос позади Юрия: это Борис Галицкий воротился и продолжил: — Народ распался надвое. Смелые хотят умереть в осаде, робкие — спастись бегством. Первые залезли на стены и башни, мечут камнями в тех, кто уходит из города. В воротах стоят копейщики, мечники, отбирают у беглецов имущество. В домах начались грабежи. Там и сям возникает слух о насилиях и убийствах. Одно слово — беспорядок!

Осей мрачно почесал за ухом:

— Пойду, окольчужусь, вооружусь. Да еще надобно поглядеть: надежна ли дворцовая стража.

Опасения дядьки тут же стал подкреплять грозный бунтарский шум за дубовым тыном. Неразборчивые выкрики, лязг оружия разбавлялись бабьими взвизгами и плачем. Вот первый камень стукнул… Заплот — не крепостная стена!

Юрий живо прильнул к Василию:

— Братец, братец, не подняться ли нам к матуньке?

Как бы в ответ ему растворилось оконце в верхнем прясле терема[10]. Выглянула Домникея, позвала:

— Осей! Веди княжичей к матушке великой княгине!

При переходе в женскую половину их встретила постельница Степанида:

— Государыня с митрополитом в Крестовой. Подите к ней.

Осей остался в передней, полной дворцовой челяди. Борис Галицкий с княжичами вошел.

Евдокия Дмитриевна стояла у иконы Божьей Матери «Троеручица». Тоже держала младенца на руках: новорожденного Андрея. Перед ней высился в белом клобуке Киприан. Чуть поодаль перебирал лествицу[11] духовник великокняжеской семьи, Симоновский игумен Феодор. С великой княгиней были золовка Анна Ивановна, жена Боброка-Волынского, и Елена Ольгердовна, княгиня Серпуховская.

— Дочь моя! — увещевал митрополит. — Свирепый Тохтамыш со дня на день окружит Москву. Серпухов вырезан и сожжен. Такая же участь ожидает Звенигород, Можайск, Дмитров. Вражеские отряды рассыпались по всему великому княжеству. Его обескровила дорогая победа, одержанная два года назад. Сегодня Русь не в силах сопротивляться Орде. Это поняли Михаил Тверской, Олег Рязанский и твой отец, Дмитрий Суздальский и Нижегородский. Тебе тоже надо понять: хочешь спасти семью, уезжай. Я решил уехать. Мои люди договорились с мятежниками, что шумят на вече: нас выпустят, не обидят и не ограбят. Решайся!

Великая княгиня нахмурилась:

— Покинуть Москву? — Огляделась, как бы ища возражения владыке, себе поддержке. Не слыша ни того ни другого, спросила: — Где Федор Кошка?

— Гм! — затруднилась с ответом Елена Ольгердовна.

Тетка Анна вздохнула.

Борис Галицкий, стоявший у порога, сказал:

— Боярин Кошка только что отъехал из города.

Евдокия Дмитриевна еще более помрачнела:

— Где Даниил Феофанович?

— Его уже нет на Москве, — отвечал Борис.

Великая княгиня, помолчав, как бы с последней надеждой спросила:

— Где Владимир Данилович Красный-Снабдя?

Об этом участнике Донского побоища, потомке муромских князей, было сказано, как и о предыдущих:

— Отбыл.

Государыня подозвала старших княжичей и попросила владыку:

— Благослови, богомолец наш, меня и детей. Мы едем.

Пока дядьки вели подопечных в их покои для скорых сборов, Осей ворчал:

— Жаль, не дал ты мне, княже, испытать плеч со смутьяном Свиблом. Из-за таких бояр ныне безначалие на Москве, смута и враг знает что!

Василий возразил так:

— Я против поединков. А про Свибла запомню.

Галицкий шепнул Юрию:

— Я на миг отлучусь, мой маленький господин. Не взыщи. Брат Федор остался в Звенигороде у одра умирающего родителя. Надо послать верного человека, чтобы их вывез.

Один взошел Юрий в свой неухоженный без Домникеи покой. Что взять с собой, что оставить? Сложил крашеные бабки в холстяной мешок, к ним же присовокупил кубики, любимые с малых лет. Пришла матунькина постельница Степанида, всплеснула полными руками:

— Воистину не зря Домникеюшка мне велела: «Поди к моему питомцу. Собери в дорогу. На дядьку, что из галицких княжат, надежда, словно на ветер: паруса подняли, а он сгинул..