Для Тынянова 30-х и особенно начала 40-х годов - перед войной и в начале войны - самодержавное государство, не отделявшееся в пору дилогии от страны, теперь со страной не совмещается. Между страной и государством знак равенства перечеркивается. Происходит отделение государства от страны. В эти годы из написанного Тыняновым становится ясным, что страну с феодальной монархией он не отождествляет. На то, что именно такое, а не иное государство может быть порождено определенными особенностями истории, Тынянов не обращает внимания. И поэтому последнее его произведение замкнуто, связь происходящего в нем с предшествующей эпохой ограничена, а выход в последующую непредставим. Будущее народа дремлет в его прошлом, и, если некогда в истории страны был Павел, то люди должны помнить, что может прийти Николай. Но Тынянов в последнем романе не говорит о том, что история не только терпит злодеев, но и порождает их. Поэтому в последнем его романе государство существует само по себе, а народ сам но себе или же они без особенных осложнений уживаются и поэтому для романа, начатого в 1935 году и оборванного в 1943-м, естественны высказывания, которые нельзя представить в дилогии: "...он был выслан не прочь из России, не в Испанию, не туда, подальше, а в Россию; родная держава открылась перед ним. Он знал и любил далекие страны как русский. А здесь с глазу на глаз, лбом ко лбу столкнулся с родной державой и увидел, что самое чудесное, самое невероятное, никем не знаемое - все она, родная земля, родная держава". "История русская, родина русская, стародавняя... Как часто ворчал он на отечество, когда канцелярии свистом перьев писали о нем... История земли русской..."
"...Россия...
...родная держава...
...родная земля...
...родина русская...
...история земли русской..."
Это кажется неожиданным для Тынянова, который до сих пор не говорил в одном абзаце об "отечестве" и о "канцелярии" и всегда резко и справедливо писал о самодержавном государстве, которое казнило декабристов, убивало поэтов, душило свободу. И не только в своих пределах, но и далеко за ними. Ведь царская Россия действительно была тюрьмой народов и жандармом Европы.
Отрывок из третьей части "Пушкина", о котором я говорю, был написан в 1943 году. Может быть, он написан так потому, что люди во время войны искали в истории родственное переживание и думали не о николаевских жандармах, а о "родной земле", "родине русской"? Лиричность описания стала лирикой, и воспроизведенное ощущение связывалось с раздумьями о своем народе и о себе. Война выделила из истории тему родины.
В дилогии писатель, несомненно, более трезво и жестко оценивал историю самодержавного государства. Эта тема в первых романах проходит менее интенсивно, более сдержанно и лирической окраски не имеет. Она лишена самостоятельного значения и, в отличие от "Пушкина", связана не с Отечественной войной, а с крепостным правом и подавленным восстанием. Поэтому в эмоциональной окраске темы преобладают горечь и раздражение. Первые романы прикрепляют тему к строго определенным историческим периодам - ко времени Александра, ко времени Николая. В "Пушкине" же она взята обобщенно и больше связана с историей далекого прошлого, чем со временем повествования. Далекое прошлое иной раз может показаться и привлекательнее.
Вот как выглядят взаимоотношения героев с самодержавным царством в первых романах.
"Кюхля":
Кюхельбекера отправляют с Кавказа в Россию. Грибоедов вдруг решает ехать вместе с ним. Сашка несет шубы.
"- Что ты шубы несешь? - изумился Грибоедов...
- Нет, нет, - быстро сказал он оторопевшему Вильгельму, - бог с тобой, голубчик, будь здоров, поезжай. Не могу отважиться в любезное отечество, и махнул с ужасом на шубы.
- Трупы - лисица, чекалка, волк. Воздух запахом заражают.. . Непременно надобно растерзать зверя и окутаться его кожей, чтобы черпать роскошный отечественный воздух...
- Тяжелая... Плечи к земле гнетет".
"Рабство, самое подлинное, унижающее человека, окружало его".
"В России не народ убивал тиранов, а тираны спорили между собою. Там было рабство".
"Смерть Вазир-Мухтара":
"- А помните, мол, Александр Сергеевич, мы раз чуть не уехали туда, на Восток, совсем из России..."
"-...и вы позабудете о России... Вы видели это лицо? - спросил спокойно Чаадаев. - Какая недвижность, неопределенность... неуверенность, и холод. Вот вам русское народное лицо. Он (лакей.- А. Б.) стоит вне Запада и вне Востока. И это ложится на его лицо...
- А мы кто? Поврежденный класс полуевропейцев".
"У Грибоедова было прекрасное, тонкое белье и была родина. Вот была ли она?"
"...нет родины...
...любезное отечество...
...роскошный отечественный воздух. . .
...рабство...
...тираны...
...совсем из России...
...была ли родина?..
...нет родины..."