Юрий II Всеволодович

— Ну, все-таки, Бий-Кем, зачем ты сюда, в леса, с русским князем явился?

— Э-э, долгая история, вели лучше руки развязать, мне ведь тоже хвои горстями в рот напихали.

— Может, и поесть попросишь? Хлеба или мяса? Может, и пива с медами пожелаешь?

Монгол насмешку в голосе Юрия Всеволодовича уловил, ответил с достоинством:

— Если нас угощают, то мы не отказываеся, однако же просить не станем.

— Такие гордые?

— Э-э, князь, не знаешь ты, что согласно Ясе Чингисхана все воины в походе должны содержаться полуголодными, потому как от сытой собаки плохая охота. А вы, русские, шибко любите есть, вот и воюете плохо.

— Это не твоего разумения дело. Я тебя о чем спрашиваю?

— Я же сказал: долгое это дело, — повторил монгол раздельно и со значением.

— Если долго, то и не надо. Где Батыга? В Углич Поле?

— Нет. Бату-хан послал сюда главного своего воеводу Бурундая, велел ему доставить тебя живого либо голову твою за то, что сын твой возле крепости Коломна убил Кулькана, сына Потрясателя вселенной Чингисхана.

Юрий Всеволодович вздрогнул всем телом, схватил монгола за грудки:

— А сын мой? Всеволод?

— Утек во Владимир, — твердо отвечал монгол, глядя в глаза прямо, безобманно.

— Не врешь?

— Нет, правду говорю. И второй твой сын хотя не защитил Москву, но жизнь свою уберег… Тоже во Владимир…

— Благ Господь, милость Его вовеки, и истина Его в род и в род! — Юрий Всеволодович повернулся к лику Спасителя на стяге. Но если бы в этот миг видел он темные узкие глаза монгола, то не отнесся бы к нему с такой доверчивостью. — А скажи, Большой Енисей, когда Бурундай придет сюда за моей головой? Утром завтра?

— Что ты, что ты, господин! До весны станет ждать, покуда снег не сойдет.

Это была новость, в которую и поверить было совсем невозможно.

— Зачем же в Углич Поле пришли?

— Чтобы загодя по льду через Волгу переправиться, она ведь шибко разливается, — подал голос Глеб. — Вот и половцы постоянно только по весне на Русь ходили.

— Сговорились, — прошипел из-за спины Святослав.

Юрий Всеволодович повернулся к рязанскому князю:

— А ты-то как с ним снюхался?

— О-о, долгая история. Расскажу, непременно расскажу тебе. Вместе мы с Бий-Кемом по половецкой степи скитались, с той еще поры, как битва на Калке приключилась… Такая беда тогда постигла наших, такая беда!.. На Калке…

— Погоди про Калку. Про Рязань лучше скажи. Может, ты из половецкой степи примчался родную Рязань от монголов да татар щитить, а-а?

— Не насмехайся, князь! Знаешь ведь, что прокляли меня рязанцы… Одно радует, что не только меня. — И Глеб кинул долгий выжидательный взгляд. — Знаешь небось сам, кого еще рязанцы клянут последними словами?

— Замолчь, Святополк Окаянный!

— A-а, не любишь правду?

— Не правду ты лаешь, наущаешь только. Может, рязанцы и Михаила Черниговского клянут? Они его тоже ведь звали на помощь?

— Нет. Хоть далеко Чернигов от Рязани, не то что Владимир, две, а то и все три седмицы надо скакать с заводными лошадьми, однако же пришли дружинники черниговские с воеводой Евпатием Коловратом. Хоть припозднились, но такую порку устроили татарам, что те и посейчас опомниться не могут.

Эта новость показалась и вовсе несбыточной. Великий князь даже осерчал:

— Обоих подстрекателей в железа заковать. Пусть ночь посидят с крысами, а утром расспросим их с пристращиванием. Воды дайте, а брашно погодите, пусть натощак поразмыслят.

— Заковать?

Глеб резко отскочил в сторону, прижался к стволу дерева, затем обхватил его судорожно, царапая ногтями кору.

— Не пойду! — крикнул. — Я ведь не за тем сюда пробирался, чтобы с тобой собачиться и в цепях сидеть… Я пришел помочь тебе… Как увидел, что натворили татары в моей Рязани, сердце в груди перевернулось… Я пригожусь тебе! Я много чего знаю для тебя полезного!

— Уведите! — холодно велел Юрий Всеволодович. — В железа, пожалуй, не обязательно, и так никуда не денутся.

Дюжие мечники крепко обхватили с двух сторон Глебами он сразу понял, что и не рыпнуться ему, только сумел уж перед входом в избу повернуть набок голову и выкрикнуть:

— Готовься, князь! Не теряй напрасно времени, а монголу этому не верь!

Юрий Всеволодович, конечно, знал, что не он один не может смежить глаза в эту ночь, но чтобы бодрствововал решительно весь табор — это его даже обескуражило: неужто все уверены в неизбежности утренней сечи и неужто-таки соврали Глеб Рязанский и монгол Бий-Кем?

Три дня тому назад пришел небольшой отряд ополченцев из Белоозера. Это были местные жители, занимавшиеся ловлей белок и куниц, называли их сицкарями за необычный говор. Жирослав Михайлович отвел им место, посоветовал рыть землянки или ставить срубы. Сицкари отказались:

— Зацем? Мы привыцны, а рецку Сицу знаем с малолецсцва. Тут мы цто дома на пецке.

Юрий Всеволодович придержал коня возле сицкарей, немало подивился тому, как расположились они на ночлег. Вырыв в снегу квадратные ямы и расчистив дно их до прошлогодней травы, они устроили охотничьи костры из трех сосновых лесин, положенных одна на другую по длине так, что они не пылали, а лишь непрерывно тлели и обогревали, словно печи.

— И тепло?