Юрий II Всеволодович

Игорь слушал Кончака и удивлялся: как же странно переплелись отношения русских с половцами — то война, то дружба, то ненависть смертная, то сватовство… Вот знает хан про зеркало, которое будто бы было в алтаре Софийского собора в Киеве. Будто бы в плите синего прозрачного камня вставлено было заморское стекло, в котором чудесным образом можно было видеть, что делают люди, находящиеся где-то далеко. Ушел князь киевский в поход и долго не возвращался. Княгиня все время смотрела в зеркало, чтобы узнать, что случилось с супругом. Увидала один раз, что он держит в объятиях прелестную пленницу н в сердцах расколола чудесное стекло.

— Нет того зеркала, — весело продолжал Кончак. — Не узнает ничего твоя Ярославна.

— Много есть, Отрокович, прегрешений перед Богом тяжких, гнусных, но лишь одно на Руси не прощается — предательство. Как же могу я предать мою Евфросиньюшку?

Кончак смотрел непонимающе, ждал пояснения. Не дождавшись, спросил сердито:

— Чего же тебе надо?

— Известно, два главных занятия есть у русских князей — война да ловитва.

Хан открыл в быстром оскале зубы, что должно было означать широкую доброжелательную улыбку:

— Воевать — ты отвоевался, а ястреба-тетеревятника я тебе дам. В мытях ястреб — зайца берет, птицу любую бьет на лету, а дичи всякой тут, сам знаешь, сколь богато.

Хан не обманул: ястреб был приручен, выучен и не пуглив, хотя, как все ловчие птицы, беспокоился и бился, если ему смотрели прямо в глаза. И все несложные приспособления — клобучок, путцы, должик — Кончак дал собственноручно из тех, с которыми и сам управлялся на ловитвах с ловчими птицами.

— А нашесть?

— Зачем он тебе? Не руке будешь носить птицу. Наденешь кожаную персчатую рукавицу, чтобы он тебя не поцарапал своими когтями, и все!

— Верхом на коне сподручнее, когда есть нашесть.

— А конь тебе к чему? И без него очень хорошо.

— Пешком что за потеха? Ястреб ведь не собака, он добычу не подаст, а сам кормиться ей станет.

— Однако, князь, ястреб и не беркут, за ним и пешком-бегом успеешь, пока он не наклюется.

Так они перепирались, оба хорошо зная, зачем Игорю конь и почему давать его русскому пленному князю не следует. Безопаснее оружие дать пленнику, чем коня.

Каждый день выходил князь Игорь в степь или на запруженную речку. Дичь, верно, была — и куропатки с зайцами, и утки с лебедями, но Игорь почти не делал напусков, лишь носил ястреба на руке. А тот терпеливо ждал, когда снимут у него с глаз кожаный колпачок, освободят путцы на ногах от должника — долгого ремешка и напустят на кого-нибудь, с кем можно ему посостязаться в силе и быстроте.

Иногда Игорь удалялся глубоко в степь, где среди выжженной травы только белели кости да! хрустели под ногами старые, высохшие овечьи катышки, конские каштаны. Куда бы ни уходил Игорь, он чувствовал за собой внимательный пригляд. Но, надо признать, неявный и негрубый. Просто вдруг проскочит мимо половецкий всадник будто бы по каким-то особым своим делам, взобьет пыль такую, что само солнце меркнет. Пыль в степи какая-то особенно едкая и липучая, забивает нос и рот, от нее слезятся глаза. Небо в полуденную пору иногда пылало столь нестерпимо, что даже мухи не липли.

Игорь все чаще останавливался на берегу реки Тор, на которой находилась стоянка Кончака, смотрел неотрывно, до рези в глазах туда, где дрожащим знойным окаемом едва-едва угадывалась родная земля.

Не он один помышлял о побеге. То тысяцкий Петр, то конюший Яков, улучив времечко, когда не слышат чужие уши, не видят чужие глаза, говорили слова неопределенные, но со скрытым намеком:

— Хорошо бы тебе, княже, пойти в землю Русскую… Игорь отвечал в лад:

— Если захочет Бог, то пойду.

А тут еще нашелся странный половец по имени Овлур.

— Пойду с тобой, в Русь, — сказал Игорю, и не похоже было, чтобы подстрекал и испытывал.

Тысяцкий находился в плену вместе с сыном, который, как оказалось, был парень не промах: выведал от своей любовницы — жены хана Туглия, что хан Гза намерен как можно скорее умертвить Игоря. А Игорь знал об особых счетах с ним хана Гзы, у которого брат Игоря Олег Северский год назад взял вежи, жену, детей и сокровища.

И Игорь решился на побег.

Время выбрали удачное: ханы Кончак и Гза отсутствовали в ставке, должны были вернуться через день-другой из удачного грабительского похода, а нерадивая стража по этому поводу опилась пьяным кумысом.

Река Тор не велика, через нее можно было перекликаться: Овлур знак подавал, будто уточка в камышах птенцов созывала, Игорь отвечал ему посвистом ночной птицы. В версте три-четыре окрика, стало быть. Игорю предстояло преодолеть по вязкому берегу и по воде не больше трехсот саженей, а на том берегу его ждали два половецких скока — один под седлом, второй заводной, в поводу. Словом, путь на родину был чист, и Игорь постарался вполне им воспользоваться. Остальные четыре беглеца — Овлур, конюший и тысяцкий с сыном — должны были пробираться следом пешком и поодиночке, соблюдая сугубую осторожность.