Юрий Долгорукий

Речь перед ратниками держал князь Вячеслав, старший среди Владимировичей. Ратники откликались весело и уверенно. Вячеслава в городе знали, гостил он у отца часто.

Отслужили молебен о даровании победы над нечестивыми агарянами, и ратники тихо разошлись по стенам. Кому у какой стрельницы становиться, было расписано заранее. Ни суеты не было, ни спешки.

Переяславль изготовился к бою, хотя горожане надеялись, что дело до прямого приступа не дойдёт. Навряд ли половцы полезут на стены, не в их лукавых обычаях крепкие грады копьём брать. А вот Земле разор будет злой...

Так и получилось.

Роились половцы многими тысячами всадников на другом берегу Трубежа, но за реку не переходили. А за ними, сколько видно было с воротной Епископской башни, — дымы, дымы. Не осталось за Трубежем непожженных деревень. И людей не осталось.

Князья видели с башни, как тянутся по дорогам печальные вереницы пленников (половцы нарочно проводили их вблизи Переяславля), в бессильном гневе сжимали кулаки.

Но что они могли поделать?

Без помощи из Киева и Чернигова выходить в поле было безрассудно...

Пожалуй, впервые в своей жизни ощущал Юрий такое гнетущее бессилие, такую незащищённость перед чужой враждебной силой. Видеть своими глазами злодейство и быть не в состоянии воспрепятствовать ему, что может быть позорнее для князя?!

Тогда-то и дал себе Юрий зарок, которому неукоснительно следовал всю дальнейшую жизнь: если доведётся наезжать в Днепровскую Русь, то только с сильными полками, чтобы враги боялись, а князья-союзники уважали. Не те уже Ростов и Суздаль, что были в отрочестве Юрия, любого могли заставить себя уважать. Так и будет!

После захода солнца вспыхнули на левом, пологом берегу Трубежа бесчисленные костры половецкого стана. На стенах Переяславля сторожа зажгли факелы.

Так и противостояли друг другу: реденькая цепочка факельных огней, а за рекой — море разливанное половецких костров, и, казалось, не было им ни числа, ни края.

В темноте летучие половецкие загоны перебродили Трубеж и ездили под самыми стенами, дразня сторожей и выкрикивая оскорбительные слова. Даже стрелы пробовали пускать - не видя цели, наугад. Но и переяславские лучники не могли их поразить. Даже не зыбкие тени проплывали под стенами, а так - шевеленье какое-то во тьме.

На третий день осады всполошился половецкий стан. Потянулись в сторону Дикого Поля обозы, табуны. А к вечеру и конница снялась с места. Поняли защитники Переяславля, что подмога близко. Суздальские и смоленские удальцы-дружинники попросились за ворота проводить незваных гостей. Князья не препятствовали. Вынеслась дружинная конница в поле, по известным бродам перешла реку Трубеж, в коротких злых сшибках порубила половецкие заставы и устремилась дальше, за отступавшей ордой. Хоть немного пленников, но отбили - в утешенье. А как Шарукан начал поворачивать навстречу большие тысячи - отскочили обратно за реку.

Постояли половцы на берегу, а как стемнело - тихо ушли.

Осада Переяславля закончилась.

А потом была радостная встреча Владимира Всеволодовича Мономаха, избавителя от агарянской грозы. Переяславская и киевская конницы проследовали мимо города - следом за половцами. Только навряд ли удастся нагнать степняков. Обозы и табуны давно ушли, да и конные тысячи за ночь могли далеко отбежать. Половецкий разбой остался неотомщённым.

Тогда же Мономах объявил сыновьям:

- Быть зимнему походу. Поезжайте в княжества свои, готовьте рати. Всю Русь поднимем на поганых!

2

Снова, как восемь лет назад, собрались в шатре возле Долобского озера великий князь Святополк и Владимир Мономах и думали с боярами и воеводами, когда и как идти в Половецкую степь; о том, быть или не быть походу, даже не говорили, однозначно понимали, что походу - быть.

Выслушали речи опытных воевод.

Киевляне доказывали, что идти надобно по весне или в начале лета, когда вскроются реки. Пешцы на ладьях сплавятся до степных городков неутомлёнными, да и поход для них будет безопаснее, на воде половцы не страшны.

Переяславский воевода Дмитр Иворович, ссылаясь на свой прошлый поход, настаивал, чтобы войско выступило до таяния снегов. Не в лютую январскую стужу, конечно, как в злосчастном прошлом году, а ближе к весне, когда схлынут холода, но снег ещё лежит и санный путь не порушен.

Мономах поддержал своего воеводу. По его слову совет приговорил весенний поход[66]. Не мешкая, отправили в княжеские столицы представительные посольства с наказами: быть со всей ратной силой в Переяславле к исходу февраля.

Мономах не сомневался, что князья откликнутся, необходимость похода была очевидна. Действительно, рати собрались быстро и в положенном числе воев.