Юрий Долгорукий

Терем быстро наполнялся всякой дворцовой утварью, необходимой для обихода. Тут Корчоме пришлось изрядно поспорить с Ощерой: суздальский дворецкий норовил подсунуть, что похуже, - жадничал. Но княжеским именем и своим упрямым напором Корчома выгреб из дворцовых подклетей всё необходимое. Князь Юрий, побывавший в Кидекше, остался доволен. В гриднице по стенам развешаны оленьи и турьи рога, медвежьи шкуры, колчаны со стрелами и богато изукрашенные охотничьи луки. Сие со значением было сделано. Любой мог убедиться, что терем для княжеской охотничьей забавы поставлен, отдохнуть после ловитвы.

В ложнице - постель широкая, супружеская. Хоть и не женился ещё князь Юрий, но Корчома предчувствовал, что ложе пустовать не будет. Постельничий боярин Василий привёз из Ростова молодую боярскую вдову Ульяну, определил в ключницы, а каморку ей распорядился отвести рядом с княжеской ложницей; недогадливый - и тот поймёт, что к чему.

К тому же Василий строго-настрого приказал, чтобы Ульяну не обижали и обходились с ней бережно. Княжеским именем приказал, не поспоришь. Но и без того не стал бы огнищанин пристроживать новую ключницу. Понравилась ему Ульяна: молодая, пригожая, нравом смирная, быстрая в движеньях. Бабья кика[42] на голове, а смотрится девица девицей. А чему удивляться? Едва двадцать годочков будет вдове, в самый раз подружка юному князю!

Пусть живёт Ульяна в покое и неге, если такую милость Господь ей явил... .

Но покоя Ульяна не искала, чем ещё больше понравилась огнищанину Корчоме. Едва успела подвязать к пояску связку ключей, так сразу забегала, захлопотала по хозяйству, освободив огнищанина от мелочных дел. Дворовая челядь слушалась ключницу беспрекословно. Не из чёрных людей была Ульяна - боярская вдова. Да и об особой милости к ней князя Юрия Владимировича многие знали.

Вдоль стены, перед теремом, поставили бревенчатые клети с крепкими дверями и висячими замками: под готовизну, хлеб, всякие иные припасы. Рядом поварня, птичник. Когда бы ни нагрянул князь со своими мужами, яства под рукой. Да и постоянных жильцов надо кормить, было их до сотни: дворовая челядь, комнатные холопы, повара, медовары, воротные сторожа, городовые вои со своими десятниками. Здесь, на хозяйском дворе, ключница Ульяна властвовала безраздельно, и видно было, что эта маета ей в радость.

Самое высокое и светлое место в кольце валов оставили под будущую соборную церковь и каменный княжеский дворец, чтобы было где строить, когда время придёт.

А с большой дружинной избой медлить не стали, срубили её возле самого княжеского терема. А из избы - крытый переход прямо в княжескую гридницу, чтобы мигом приспели дружинники, если позовут.

Складный получился градец, нарядный, ласково светился свежим тёсом. Поначалу беспокоился Корчома, что приедет князь, а в Кидекше строительный разор. А как благоустроили всё, заскучал. Не терпелось огнищанину показать князю завершение своих трудов. Но господин Юрий Владимирович всё не ехал и не ехал, мотался между Суздалем и Ростовом, в Ярославле смотрел городовое ополчение, в Белоозере давал суд людям (давно не бывал в самом северном ростовском пригороде, умолили белозерские мужи - поехал).

Постельничий Василий - тот на Кидекше бывал. Походит, посмотрит, обнадёжит Корчому добрым словом и снова отъезжает; так и не ночевал ни разу в новом тереме. Но слова его душу согревали:

— Быть тебе, огнищанин, у князя в милости!

Приятно было такое слышать. Но всё ж таки постельничий Василий, хоть и боярин знатный, и князю вроде побратима, но не князь. Не за ним конечное одобрение...

А князь Юрий к весне и вовсе в Ростове застрял. Тому была важная причина. В конце зимы шесть тысяч пятнадцатого года[43] по последнему санному пути Мономах вместе с княгиней Гитой вознамерились объехать владения своих сыновей, Ярополка и Вячеслава в Смоленске, Юрия в Ростове. Известно было, что Гита побыла в Смоленске недолго, всё хворала, а 7 мая, в самый канун дня Ивана Богослова, преставилась по дороге к Ростову. Скорбный поезд, не возвращаясь в Смоленск, повернул к Переяславлю.

А навстречу - тревожные всадники: коварный Боняк, хан половецкий, наезжал изгоном к переяславским рубежам, отбил табуны княжеских коней и увёл куда-то в Дикое Поле. Гнались за ним княжеские дозорщики, но не нагнали, остановленные среди курганов половецкими заставами; немногие витязи возвратились к своим. А спустя малое время Боняк, совокупившись с превеликой ордой хана Шарукана Старого, подступил к пограничному городу Лубны. Не разбойный это был набег, но настоящее нашествие, многие пограничные сёла и деревни пограбили поганые половцы, воюя непрестанно днём и ночью.

Великий киевский князь Святополк Изяславич созвонил большой сбор.