Юрий Долгорукий

Расставаясь после трёхдневного пирования в Новгороде-Северском, князья скрепили будущую дружбу взаимным крестоцелованием, но об этом никому не объявляли. Дело тайное, касалось только их двоих...

Переступив суздальский рубеж, Юрий почувствовал необъяснимое облегчение. Не горечь, не обиду, а именно — облегчение, будто домой вернулся после длительного и трудного путевого шествия.

Сусальным золотом шелестели осенние леса. По утрам с лугов сизыми полосами сползали к реке туманы. В придорожных деревнях и боярских усадьбах князя радостно встречали радушные, почтительные люди. Колючее жнивье на полях по-хозяйски радовало сердце: значит, вовремя управились с жатвой, значит, с хлебушком будем!

Жизнь княжества не останавливалась, пока князь ратоборствовал на чужих полях.

Будь благословенна, Земля!

Кончалось раздвоение в душе Юрия Владимировича. Он снова почувствовал себя хозяином на своей земле, среди своих людей.

Глава седьмая ГРАДОСТРОИТЕЛЬ

1

днако полностью отключиться от кровавой киевской замятии Юрию удалось не сразу, отголоски её догнали князя в далёком северном Ростове.

Город Суздаль давно стал признанной столицей княжества, но церковным центром Земли по-прежнему оставался древний Ростов, где пребывал на своём подворье епископ Нестор, духовный наставник и мудрый советник. У него Юрий искал ободрения и успокоения от земной суеты.

Юрий Владимирович ездил на ловитвы в ярославские леса, пировал со старыми друзьями (немало осталось ростовских мужей, помнивших князя ещё отроком!), проводил вечера в благочестивых беседах с епископом Нестором, а в это время на юге творились недобрые дела. Великий князь Изяслав Мстиславич и Изяслав Давыдович Черниговский никак не хотели примириться с тем, что за Юрием Владимировичем остался Городец-Остерский. Между их княжествами, в опасной близости от Киева, занозой сидел с сильным суздальским полком четвёртый сын Юрия, Глеб Городецкий.

На первом же великокняжеском совете в Киеве Изяслав Давыдович заговорил о Городце-Остерском. Он взывал к князьям, съехавшимся на совет в Киев:

   - Доколе, братия, сын Юриев между нами сидеть будет? Покуда он в Городце, нам никак безопасно быть неможно, понеже и сам Юрий, и сыновья его своего стыда никогда не забудут, мстить нам будут. Того ради не лучше ли Юрьев Городец разорить и сжечь, чтобы Юрию тут пристанища не было?

   - Верно глаголешь, брате! — поддержал своего верного союзника великий князь Изяслав Мстиславич. - Великое древо суздальской силы мы свалили и по рекам в Залесскую Русь сплавили, а корни в Киевской земле оставили. Какое злокозненное древо из сиих корней произрастёт?

Молчали приглашённые на совет князья. Опасения великого князя Изяслава Мстиславича они разделяли, но в новую усобную войну вступать никак не желали. Потерпевший двойную неудачу, подписавший мир по всей великокняжеской воле, Юрий Владимирович казался по-прежнему грозным. Кто знает, не собирает ли он за своими лесами новые сильные полки?

Почувствовав сомнения князей, черниговский воевода и тысяцкий Азарий подсказал осторожненько:

   - Городец... Городец... А что Городец? Одними черниговскими полками сей малый градец сметём, если князь прикажет... А если великий князь Изяслав Мстиславич какую помочь пришлёт, то и говорить не о чем...

   - Пришлю воевод с осадными полками, со стенобитным орудьем! — тут же заверил Изяслав. - Вам, братие, оставаться в своих княжествах, вестей дожидаясь.

Последние слова князя прозвучали не как продолжение совета, а как непререкаемый великокняжеский указ, и князья это поняли. Вздохнули с облегчением, вежливо поклонились великому князю и дружно вывалили за двери гридницы.

На вечернем прощальном пире о Городце-Остерском даже не упоминали...

Черниговские и великокняжеские полки осадили Городец-Остерский и взяли его приступом (князь Глеб Юрьевич успел отъехать). Город был разграблен и сожжён дотла. Погибла в пожаре и почитаемая на Руси божница святого Михаила. Уцелевших горожан развели по разным черниговским и киевским городам и волостям. Было у князей Мономаховичей крепкое гнездо на южной реке Осётре, и не стало его - одно пустое место, тлен и пепел.

Для князя Юрия Владимировича сие было огорчительно вдвойне.

Мономаховичей окончательно вытесняли из Киевской Руси: сначала - из Переяславля, а теперь вот и из Городца-Остерского, отчинных городов...

Вотчину на реке Осётре взяли нагло, без обычных перед усобицей межкняжеских переговоров. Это было просто оскорбительно: князя Юрия Владимировича унизили перед братией, перед всем княжеским родом, представив мизинным удельным владетелем, за которого вправе решать великие князья. Такого прощать было нельзя, и Юрий через неохоту, через дурные предчувствия объявил о новом походе.