Юрий Долгорукий

- Зато увидишь и то, как утром солнце в облике человечьем выезжает на небо. Оно выезжает на трёх конях. Первый конь - в серебре. Второй - в золоте. Третий - весь в самоцветах!

Ночью, подняв от костра лицо и глядя в звёздное небо, он говорил:

- Вон в самом верху небес сияет Прикол-Звезда[24]. Слыхать, что этой звездой приковано к тверди небо. Поэтому и стоит она неподвижно, а небо кружится вкруг неё…

Старый воин Улеба спрашивал строго:

- А как то случилось, знаешь?

- Нет, этого я не знаю…

- А то потому случилось, - не торопясь, разъяснял вислоусый Улеба, - что мир сотворил кузнец!

- Ой ты! Да как же? - искренне изумлялся Кирька. - Бают, то сделал Бог…

- Ну, может, вначале Бог, - осторожно учил Улеба. - Да только потом он устал, творя, и улёгся в палатах спать. Тут видит ловкий кузнец…

Улеба уверенно пояснил:

- А был тот кузнец не чей-нибудь сверху, а наш, из обели[25] вышел! Вот видит кузнец, что мир лежит недоделан, железо да серебро разбросаны всюду без всякого разуменья. Взял он тогда да вздул свой горн и начал тот мир ковать. Выковал свод небесный. А чтобы прочно висел тот свод над нашей землёй, прибил его сверху к тверди да к райской двери большим гвоздём. Так и явилась Прикол-Звезда в самом верхнем севере неба…

- А дальше?

- А дальше выковал тот кузнец и солнце из ясного золота. Выковал много звёзд и медных округлых лун. Правда, иные из лун доковать не успел, ибо тоже устал и спать захотелось.

Кирька сам догадался:

- От этого, знать, и луны бывают разные: то круглые, то без края, а то и совсем как рог?!

- Ага. Вот так и пошёл он, мир от кузнечной руки умелой!

Улеба серьёзно, тихо закончил:

- Бают в народе, что спит тот кузнец и ныне…

- А где же он спит, скажи?

- Где-то у нас, на Руси. А где - не скажу, не знаю. Однако знаю одно: когда тот кузнец проснётся, тогда и докончит дело. Он в небо побольше гвоздей набьёт, чтоб крепче держалось. И землю перекуёт: земля наша будет краше!..

Они говорили о многом - о мире, о жизни всяких людей, о милых, оставленных ими в разных посёлках, о горе Руси и о близкой сече.

И вот то, во имя чего они шли, наконец, наступило: рать Иванки и книжника соединилась с плохо вооружённой, слабой дружиной беглого Святослава. Она не только соединилась с этой дружиной, но и сразу же вышла в чистое поле, где смело гуляли рати черниговцев и смолян.

Книжник как-то спросил Иванку

- Не жалко тебе смолян?

Княжич Иванка не понял вопроса и удивился:

- Чего их жалеть? Враги…

Князь Святослав, прислушавшись к их беседе, сердито и подозрительно поглядел на Данилу:

- Ты что спросил?

Он сразу понял тайну вопроса, книжник Данила толкает Иванку на жалость к врагам, на дружбу с врагами. Но если бы так случилось, то не было бы и сечи… а если не будет сечи, то не вернёт и изгой Святослав потерянного удела…

Подумав об этом, князь Святослав вмешался в беседу книжника и Иванки, сказал:

- Данила, как видно, струсил!

- Не струсил: душа болит, - ответил ему Данила.

- Чего ему трусить? - легко поддержал Данилу и добрый княжич Иванка. - Данила наш сечу всегда любил. Ведь правда, Данила?

Книжник смутился:

- Так…

- Ну, вот и секись!

- Однако про это хитрое слово о дружбе к смолянам я князю Юрию весть пошлю! - на всякий случай заметил князь Святослав. - Вельми престранное было слово про жалость к смолянам и всем другим…

Данила подумал: «Как царь Мануил с патриархом, так теперь этот донос пошлёт!» - и вновь ему стало больно и горько, как в тот нехороший час, когда в Суздале Юрий крикнул ему, прочитав донос:

- Чего ты хочешь, крамольник?

Подумав об этом, книжник в первую сечу с горя пошёл как в буйном хмелю.

Под ним был сильный, выносливый конь, привыкший к звону железа и вою чужих людей. Он резво скакал вперёд, и вот Иванковы воины вместе с Данилой врезались в гущу смелых черниговцев и смолян.

Данила рубился молча.

Меч и щит его вспыхивали на солнце и гулко звенели. Казалось, что это суздальский мастер-кузнец ещё работал над ними в кузне, настойчиво проверяя крепость металла на человеке. Злая, привыкшая к сече лошадь храпела и злобно рвала зубами плечи врагов. Жар боя жёг и её…

Сеча была подобна охоте. В ней на глазах у всех проверялись и закалялись качества человека: сноровка, разум, пылкость и сила.

Сходились копьё на копьё, клинок на клинок, дубина с дубиной, конь на коня.

Отвагу бойца видели друг и враг: бойцы сталкивались лицом к лицу, искали победу в стремительных поединках.

И книжник любил возбужденье смелого боя: он всякий раз прорубался только вперёд, как в частом лесу. Он взмахивал сталью сильно и быстро. Кровь не успевала стечь по лезвию к рукоятке, брызгалась каплями в стороны и кропила измятый снег.

Данила Никитич не видел, что делалось сзади и сбоку, стремясь вперёд.

Он не увидел, как новый боец Мирошка взмахнул топором и разбил противнику череп.

Не видел и взмахов меча Улебы, идущего возле коня по телам убитых.

Не видел и верного отрока Кирьку, которому рослый противник вдруг оцарапал рогатиной лоб.