Юрий Долгорукий

- Мыслю так: надобно нам собраться и ещё до утра выехать из Киева.

- Бежать? - спокойно спросил Иваница, и в голосе его Дулебу послышался упрёк.

- Что есть разум? Отступление от злого. В Киеве зло. Надобно отступить.

- Да не выпустят ведь!

- У меня княжеская золотая гривна, перед ней все ворота открываются.

- Открывались! Теперь по этой гривне тебя и схватят! Тот же Петрило и велел стеречь всюду, чтобы ты не ускользнул.

- Тогда зачем же он сказал мне?

- Не знаешь Петрилу? Вот так взял да и сказал. А там хоть трава не расти!

Дулеб всё же начал собираться. Самое ценное, что у него было, пергамены. Немного сушёных трав. Кой-какие драгоценности да оружие для обороны. У Иваницы - и того меньше. Ещё подумалось - брать ли коней или пешком отправляться. На конях они заметнее, сразу же бросится за ними погоня, не спрячешься, не затеряешься среди людей. Пеший же - подозрителен уже при выходе из Киева, ибо кто пеший, тот бедный, а бедному никогда нет доверия.

- Возьмём коней, - решил Дулеб, - а переберёмся через Днепр, двинемся дальше пешком: собьём со следа.

- Кто там за нами гнаться будет! - беззаботно сказал Иваница, которому не очень хотелось тратить ночь на сборы да бегство; куда бы охотней он снова зарылся в постель и досмотрел свои сны, в которых нет ни Петрилы, ни алчных бояр, ни княжеских головорезов, готовых броситься на человека хуже псов голодных.

Дулеб сложил своё имущество в кожаные сумы, вышел во двор, остановился на крыльце, посмотрел на тёмное небо. Снова нужно было куда-то бежать, странствовать, снова гнала его угроза и необходимость, как это уже бывало не раз и не дважды, так, будто суждено ему всю жизнь слоняться по свету, не находя нигде убежища. Когда-то отправился он в странствия добровольно. Любознательность не давала ему сидеть на месте, он нарушил обычай своего рода, не ждал к себе немощных, пошёл к ним сам, переходил от одного к другому, пока не очутился среди князей, и вот здесь любознательность уступила место сомнениям, затем наступили тревоги, а уж этим не видно ни конца ни краю.

Небо над Киевом висело хмурое, беззвёздное, притихшее, оно тоже ждало чего-то зловещего, тяжко дышалось под таким небом, город был словно бы накрыт им - казалось, всё должно здесь задохнуться ещё до утра. Дулебу захотелось бежать отсюда без промедления, он возвратился, чтобы позвать Иваницу, который замешкался просто недопустимо (не лёг ли он снова спать?), и вдруг заметил чуть ли не рядом с собой, внизу, у самой стены тёмную тихую фигуру.

- Кто там? - коротко спросил лекарь, без боязни, но всё же с надлежащей встревоженностью и неприязнью.

Фигура беззвучно шевельнулась и ответила приглушённо:

- Я.

- Немного, если учесть позднее время, - засмеялся Дулеб, ибо уже по этому "я" понял, что перед ним девушка.

Он шагнул вниз, резким движением взял девушку за подбородок, присмотрелся. Перед ним была Ойка. В белом козьем меху, босая, чем-то встревоженная. Белки её глаз посверкивали в темноте, она тяжело дышала то ли от недавнего бега, то ли от волнения.

- Ты, Ойка?

- Я.

- Что-то случилось?

- А ничего.

- Может, хочешь увидеть Иваницу?

- Тебя.

- Меня?

- Тебя. Ну, вас обоих.

- Могла бы прийти утром.

- Будет поздно.

- Ты что-нибудь знаешь?

- Всё знаю. Поведу вас с собой.

Ему вспомнился сон. Как звала она его: "Дулеб! Дулеб!" Всё сбывается. Но ведь это же был сон, а здесь вот рядом с ним - Ойка, слышно, как она учащённо дышит, видно, как поблескивают её глаза; стоит лишь протянуть руку - и прикоснёшься к ней. Дулеб почувствовал в своей руке шелковистость подбородка Ойки, за который держался так недолго, будто боялся чего-то, боялся самого себя. Забыл на миг об опасности: об угрозе, хмуром небе над Киевом и над своей судьбою. Им овладело бессмысленное желание рассказать ей о своём сне и ещё о чём-то, неизмеримо более важном. О чём же? Тогда совершенно неожиданно он сказал о другом:

- Тут был Петрило.

- А-а.

- Сказал, чтоб бежали.

Она не поверила:

- Петрило? Сказал?

- Ну да. Пришёл пешком, без коня. Конь его остался за воротами. Ржал на весь Киев. А Петрило сказал, что нас завтра должны заковать в железо и бросить в поруб.

- Петрило и должен вас брать, - сказала девушка.

- Тогда как же так? Зачем предупредил?

- Не моё дело. Спрячу вас от всех. И от Петрилы.

- А ежели Петрило - доверенный человек Долгорукого? Тогда нам его не следует бояться.

- Всё едино. Хочу тебя спрятать. Тебя и твоего товарища.

- Иваницу.

- Назывался бы иначе, всё равно бы спрятала. Потому как - твой товарищ. Пошли. Без коней. Ничего не нужно.

- Постой. Надо попрощаться с хозяевами.

Она смолчала. Стварника, видно, не боялась.

Дулеб разбудил Стварника, трижды поцеловался с ним по старому обычаю. Древодел не слишком и расспрашивал. Ойки он не заметил, а если и заметил, то не показал виду. Такое было время.

Иваница и в самом деле задремал, его пришлось будить заново. Не почувствовал даже присутствия Ойки. Когда же вышел за Дулебом за дверь, заметил девушку, остановился и уронил свой мешок на землю.

- Вот уж!