Приказчик, завидев барина, в сторону шагнул: моя, мол, хата с краю, я бунтарям не потатчик.
Дед шепотом молитву сотворил. Дядька Никола в лице изменился.
Жесток был в гневе государев дворянин. А что гневу страшному предстояло быть, то и Тренька своим умом малым понимал. Не с руки было помещику отпускать крестьян, что работали на него от зари до зари и были всяких денег нужнее и дороже. Потому после приветствий первых отвечал на вопросы дядька Никола голосом чужим, деревянным. Рытов доволен остался: крестьяне вернулись и оброк денежный принесли.
- Добро, мужички! - воскликнул весело. - Будем и далее вместе жить-поживать, добро наживать!
- Нет, - возразил дядька Никола. - Уйти надумали от тебя, не серчай. Ноне последняя неделя перед Юрьевым днем началась. Сам знаешь, по законам государевым вольны мы в эту пору твои земли покинуть.
Побелел Иван Матвеевич Рытов. На скулах желваки заиграли. Рука с плетью сама собой поднялась.
Сжался Тренька. "Вот оно, начинается!" - подумал в страхе.
Однако сдержался Рытов, опустил плеть, не ударил.
- Чем не угодил, православные?
Дед, словно в чем виноват был, поклонился низко:
- Не взыщи, государь. Известно: рыба ищет, где глубже, а человек - где лучше. Землица в здешних местах бедная...
Дядька Никола, видно, за неловкость на себя досадуя, опомнился:
- Чего душой кривить? Земля прокормила бы. Да вот нам тебя, Иван Матвеевич, со чадами и домочадцами кормить тяжеленько. Эвон сколько вас! кивнул в сторону барского дома, где изо всех окон и дверей рытовская родня выглядывала.
Рытов будто не слышал грубой речи.
- Ладно! Али деньгами разжились?
- Есть деньги, государь, - опять поклонился дед.
- Откуда?
Замялся дед. Дядька Никола, как договорено было, покривил душой:
- Мы, барин, с Яковом из Новгорода привезли. Родственник на руках помер. А деньги мне с сестрой, женой Якова, завещал.
Оборотил свой взгляд Рытов на дядьку Николу:
- Часом, не помогли помереть тому родственнику? А?
Побагровел дядька Никола:
- Мы, Иван Матвеевич, люди простые, душегубством не занимаемся...
Видать, еще что-то хотел прибавить дядька Никола, да смолчал.
Рытов обернулся к приказчику:
- Знаешь ли,сколько с них следует?
- Как не знать! - ответил приказчик.
И тут произошло такое, от чего все рты пораскрывали. Вместо того, чтобы разгневаться, усмехнулся Рытов и приказал Трофиму коротко:
- Прими деньги. - И к деду обернулся: - С собой ли?
- А как же? - засуетился дед и дядьку Николу в бок: - Доставай поживее!
Дядьку Николу два раза просить о таком не надо было. За пазуху полез и два тяжелых полотняных мешочка протянул:
- Получи сполна, Иван Матвеевич!
Рытов мешочки взял, на руки прикинул:
- Добро, мужички! - И Трофиму: - Сочти, верно ли?
Осмелел дед:
- Не серчай, государь-батюшка, и о Митьке поговорить надобно...
Тренька деда за рукав и шепотом:
- Про Урвана не забудь!
Еще выше вскинул брови Рытов, поглядел непонятно и бросил на ходу уже:
- О том завтра, старик!
На мужиков и баб, что вокруг собрались, рявкнул грозно:
- Али дела другого нет?
И пошел, плеткой помахивая, в господские свои покои. За ним следом Филька, на Треньку злобно озираясь.
В приказчиковой избе деньги пересчитали. Все сошлось в точности.
Митька в Осокине остался, остальные Домой отправились.
Дед и тот в перемену к лучшему поверил. Всю дорогу над Тренькой добродушно подшучивал и глядел на внука ласково.
Только дядька Никола рассеянно вышагивал рядом.
- Ты чего? - спросил Тренька. - Будто не весел?
- Не нравится мне, Тереня, уж больно легко Рытов деньги взял и препятствий никаких к уходу не чинил.
- Эва! - дед насмешливо отозвался. - Нашел заботу! Правда на нашей стороне. Куда ж было Ивану Матвеевичу податься?
- Что-то не очень Рытов на правду прежде глядел, - отозвался задумчиво дядька Никола.
Однако вечером и он повеселел. Принялся рассказывать о вольной жизни, что ждет их на далеких землях, богатых и щедрых. О том теплом крае, куда теперь лежит их путь-дорога.
Точно завороженный слушал Тренька дядьку Николу.
Не заметил, как и уснул.
И снился Треньке сон удивительный: будто идет он по шелковому лугу, что лежит возле речки. А в реке не вода течет - молоко, густое, теплое.
И берег у той реки из меда золотого, ровно янтарь, и сладкого...
Глава 18
ЗАПОВЕДНЫЕ ГОДЫ
- Проснись, Тереня! Проснись! - теребит мамка за плечо Треньку.
Неохота ему с дивным сном расставаться.
- Да ну тебя, маманя... - бормочет.
А мать свое:
- Очнись хоть чуток! Уходим мы все...
Садится Тренька на полатях, глаза удивленно протирает.
- Куда, маманя?
- Всем, кроме детей малых, приказано идти в Осокино тотчас же. Мирон от барина прискакал, во дворе ждет. Сказывает, писцы царские велели.
- Я как же? - У Треньки сна и в помине нет.
- Дома побудешь. Тришку вон Настасья привела.
- Нет, - решительно возражает Тренька. - С вами пойду! - и с полатей прыгает.
- Ладно, - соглашается дядька Никола. И он, оказывается, в избе. Оставайся, Настасья, с дитятей. Обойдутся, чай, без тебя.