Юрьев день

Кроме неё, возле телеги — отец, дядька Никола, видать, недавно подошедший, и чужой мужик в новом овчинном тулупе, опоясанном красным кушаком, и лисьей шапке с малиновым верхом. «Должно, рытовский», сообразил Тренька.

Отец с дядькой Николой перенесли деда в избу, бережно положили на лавку под образа.

Бабушка распорядилась:

— Яков, лошадь распряги, корму задай. Степанида, стол накрой. — И с поклоном к мужику чужому: — Откушай, батюшка, чем богаты.

Тот отказываться не стал:

— Спасибо, хозяйка. В лихой час свиделись. Ну, да бог милостив, глядишь, обойдётся.

Сначала не клеился разговор. Выпили винца — языки развязались.

Похрустывая солёным огурцом, осведомился дядька Никола у гостя:

— Звать как? Кем у господина своего служишь?

— Холоп я Ивана Матвеевича старинный и приказчик его, — степенно отвечал гость. — А зовут Трофимом.

— Однако, — прищурился дядька Никола. — С чего бы Ивану Матвеевичу посылать со стариком безвестным, князем наказанным, своего приказчика?

Бабушка сдвинула брови:

— Слышь, Николка, трезв вроде, а с гостем речь ведёшь грубую.

— Хитрит наш гостюшка, — продолжал дядька Никола. — Не из жалости велел ему Рытов деда привезти. Тому другая причина есть.

Трофим ясными глазами поглядел:

— Верно. Без причины, сказывают, и чирей не вскочит. Вот и Иван Матвеевич к князю пожаловал…

— Эва, сказал! — перебил дядька Никола. — Рытов на охоту в княжьи земли приехал. Господскую душеньку свою потешить. Вот те и вся причина.

Усмехнулся приказчик Трофим:

— Мужик ты неглупый. А тут — не угадал. Охотничьих угодий у Ивана Матвеевича, верно, поменее, чем у князя. Однако, слава богу, за чужими зайцами ездить не надобно. Своих хватает. И земель царь Иван Васильевич пожаловал Ивану Матвеевичу достаточно, хоть и в краю посуровее здешнего. А вот в чём Иван Матвеевич и впрямь нуждается, так это в крестьянах, чтобы те земли заселить и впусте не держать.

— Ловко! — воскликнул, не скрывая удивления, дядька Никола. — Я думал, Рытов случаем решил попользоваться. А он, стало быть, не на зайцев — на людей приехал охотиться. Так, что ли?

Рытовский приказчик ответил спокойно и рассудительно:

— На зайца охотятся — его сгубить хотят. Не по своей воле зайчишка под собак выходит в поле. А государь Иван Матвеевич насильно к себе никого не берёт. Живётся человеку на своём месте довольно и без обиды — слава богу. Ну, а коли крестьянин от господина своего терпит мытарства и уйти хочет, тут Иван Матвеевич милость готов оказать и на свою землю переселить. А ты — на людей охотиться…

— Ладно ли под Рытовым живёте? — пытал дядька Никола.

— Не ангел господен Иван Матвеевич, однако людей на собак не меняет. И стариков до полусмерти не порет.

— А молодых? — подковырнул дядька Никола.

Тут терпению гостя пришёл конец. Встал из-за стола, бабке поклонился:

— Спасибо за хлеб-соль. Пора мне. Думал добро сделать, помочь чем.

Однако верно говорят: насильно мил не будешь. Да и к чему?

Взялся за шапку.

— Постой, — впервые подал слабый голос дед, возле которого хлопотала бабка. — Постой, Трофим! Не серчай на Николу. Мужик он крепкий, работящий, а на язык и впрямь остёр. Да ведь дело не шутейное. Растолкуй-ка ты лучше, что за земли в тамошних краях? Велики ли господские работы?

Гость шапку на лавку положил, садиться не стал.

— Земли победнее здешних. Военными делами разорены. Однако живём на них, с голоду не помираем. Руки, известно, ко всему приложить надобно. Не пашут, не жнут, а сыты бывают одни птицы небесные.

— Да баре… — пробурчал, будто про себя, но так, что другие слышали, дядька Никола.

А гость, словно то не для него сказано, продолжал:

— Что ж до работ господских и иного, дорожит своими людьми Иван Матвеевич, потому барщиной и оброком сверх меры не давит.

Запустил дядька Никола пятерню в бороду.

— Как с князем, коли надумали бы уйти, рассчитываться будем?

— Не твоя забота. Все долги Иван Матвеевич заплатит.

— А коли не по душе у твоего господина придётся?

— Христос с тобой! — в сердцах не сдержался гость. — Оставайся с князем. Глядишь, и тебя на собаку али на козла вонючего сменяет. Может, тогда и поумнеешь. Не обессудьте, хозяева… — шагнул решительно к двери.

— Постой, — морщась от боли, простонал дед. — Не горячись. А ты, Никола, помолчи. Не о тебе ноне сказ.

Тихо стало в избе. Ровно на кладбище. Всхлипнула Тренькина мать, да под бабкиным взглядом тотчас и замерла.

А дед, отдышавшись малость, повёл такую речь, прерываясь чуть не на каждом слове:

— Я князю Петру Васильевичу ровно господу богу верил. И тому верил, что Митьку из холопства, как князем обещано, выкупим. И кабы кто сказал мне вчера ещё утром, что он моего внука на пса променяет, тому бы в глаза плюнул.

Бабка вытерла взмокший дедов лоб полотенцем:

— Что уж теперь, после драки-то…

— Нет, мать. Драка-то, похоже, только начинается. — И гостю: — Справно ли твой хозяин живёт?

— Попроще, нежели князь, однако жаловаться грех, — ответствовал с достоинством рытовский посланец.

— А отчего людей сманивает?