Короче говоря, начинается экономический кризис: растет безработица, товары скапливаются на складах, падают цены и доходы, прекращается строительство. Хорошо же общество, в котором для процветания нужны тунеядцы, милитаристы, расточители и мошенники, а такие безусловные добродетели, как миролюбие, честность, бережливость, умеренность, ведут к экономической катастрофе!
Идеи Мандевиля, развитые им в гротескной, парадоксальной форме, выглядят особенно интересно в свете развития политической экономии в последующие столетия. Укажем на два важнейших факта.
Мысль о производительности и экономической необходимости всех классов и слоев (землевладельцев, попов, чиновников и т. д.) была подхвачена Мальтусом и его последователями. В небольшом памфлете, содержащемся в «Теориях прибавочной стоимости», Маркс использовал для разоблачения этого взгляда мысли и даже стиль Мандевиля.
Идея о вреде чрезмерной бережливости, о полезности и даже необходимости непроизводительных расходов, любого расточительства, лишь бы это создавало спрос и занятость, была воскрешена и возведена в канон в наше время Кейнсом. Он считал Мандевиля (как и Мальтуса) своим предшественником.
Еще в конце XIX в. буржуазная политическая экономия, не желавшая видеть в капиталистической системе никаких пороков, считала Мандевиля шарлатаном и ловким казуистом. Никому и в голову не приходило осуждать бережливость, возведенную Адамом Смитом в ранг первой частной и гражданской добродетели. Лишь мировой экономический кризис 1929–1933 гг. направил мысль крупнейших буржуазных экономистов по пути Мандевиля: если люди будут стремиться сберегать, значит, они не будут покупать товары, значит, упадет «эффективный спрос»; надо заставить людей расходовать деньги — любым способом и на любые цели.
Становление классической школы
Полагают, что впервые курс политической экономии как особой науки начал читать в 1801 г. в Эдинбургском университете Дагалд Стюарт, ученик и друг Смита. Лишь в XIX в. появляется и постепенно становится привычной фигура профессора-экономиста, хотя и после этого важнейший вклад в науку часто делали отнюдь не профессора. Талантливых людей, которые в XVII и XVIII столетиях создавали новую науку, можно разделить на три группы.
Во-первых, это философы, занимавшиеся экономическими вопросами в рамках своих характерных для той эпохи общих систем природы и общества. Наиболее выдающиеся из них в Англии — Томас Гоббс, Джон Локк, Давид Юм и в известном смысле сам Адам Смит; во Франции — Гельвеций, Кондильяк; в Италии — Беккариа.
Во-вторых, это купцы и деловые люди, которые переходили от узкого практицизма торговли к государственным делам и стремились мыслить по-государственному. Здесь можно назвать имена Томаса Мана, Джона Ло, Дадли Норса, Ричарда Кантильона. Во Франции Буагильбер, Тюрго, Гурнэ представляют характерную для этой страны судейско-чиновную ветвь.
Наконец, в-третьих, это разночинцы-интеллигенты, люди разных профессий, иногда переходившие в высший класс, а иногда — нет. Еще Маркс отметил, что теоретической экономией с особым успехом занимались медики: Уильям Петти, Николас Барбон, Бернард Мандевиль, Франсуа Кенэ. Это можно понять: медицина была единственной естественнонаучной специальностью и привлекала людей мыслящих и энергичных. В XVIII в. среди экономистов появляются духовные лица: аббаты во Франции и Италии (в том числе глубокий и оригинальный итальянский экономист Галиани), англиканские пасторы в Англии (Такер, Мальтус).
Нельзя не оговориться, что эти грани весьма условны и тем более не определяют развитие идей. Но они помогают разобраться в сложном процессе становления науки.
Главный мотив экономических сочинений остается практический: обоснование или критика определенной экономической политики. Но, скажем, появившиеся в 60-х годах XVIII в. сочинения Тюрго и Джемса Стюарта резко отличаются от меркантилистских памфлетов XVII и начала XVIII в., это первые попытки систематического и теоретического изложения основ политической экономии.