Юмористические рассказы

Но тут беседу нашу прервал звонок в передней. Вошел сосед.

— Я до вас, Петр Накентьич, — сказал он, застенчиво переминаясь с ноги на ногу. — Такая морока, понимаешь… Сват со сватьей грозятся на октябрьские в гости приехать. Дак узнать бы загодя, как и что оно показывает насчет этого дела… Гостенечков-то, сами понимаете, насухую за стол не посадишь.

— Как долго намерены пробыть здесь ваши гости? — строго спросил Петр Иннокентьевич.

Сосед поднял глзза к потолку:

— У самого-то двенадцать рабочих дней отпуск… Ну, клади сюда еще праздники — суток двадцать набежит. А сама-то — домохозяйка, поди, недельки две лишних прокрутится тут, возле внучат.

Петр Иннокентьевич записал что-то на продолговатом картонном бланке и направился к агрегату, который я принял сначала за радиоприемник «Беларусь» первых выпусков. Хозяин опустил бланк в щель. Агрегат погудел с минуту, пощелкал и вытолкнул из нижнего отверстия ленту со столбиком цифр. Петр Иннокентьевич оторвал ее, как рвут билеты в трамвае, поизучал некоторое время и спросил:

— Будете записывать?

— Мы — на память, — кашлянул в кулак сосед.

— Шампанское — сухое и полусладкое, — начал диктовать Петр Иннокентьевич, — кокур, рислинг, Узбекистон, вермут, портвейн Абрау-Дюрсо…

— А родимая? — заволновался сосед.

— Водка останется.

— Так, — сказал сосед. — Жить можно… — Он почесал за ухом. — Для Манефы Куприяновны, конечно, придется бутылки четыре слабенького запасти. Самому-то красного на дух не надо… Ну, спасибо, Петр Иннокентьевич. За мной не заржавеет. С премии, если не возражаете, заскочу к вам как-нибудь вечерком с поллитровочкой.

— Ну прямо как дети, — усмехнулся Петр Иннокентьевич, когда сосед ушел. — Все стараются отблагодарить. Одна старушка, верите ли, регулярно носит малиновое варенье. «За услуги», — говорит. Принесет и поставит… М-да… Сдаю это варенье в детский садик. Под расписку.

— Скажите, Петр Иннокентьевич. — Я к этому времени справился, наконец, с непослушным блокнотом. — И много у вас таких… клиентов?

— Раньше вовсе не было. Занимался для собственного удовольствия. Как сейчас выражаются, — в порядке хобби. А теперь вот отбоя нет. Хоть заказывай табличку на двери: прием по средам и пятницам, с девятнадцати до двадцати двух часов.

— Пришла, значит, известность? — ввернул я.

— Со всеми вытекающими отсюда последствиями, — подхватил хозяин. — И приятными, и неприятными. Неудобно сознаваться, но, знаете… колдуном прослыл в нашем микрорайоне.

Я вежливо рассмеялся:

— Колдуном?.. Ну, это, пожалуй, слишком… Однако ваш метод действительно загадочен.

— Ах, да никаких загадок! — с досадой поморщился Петр Иннокентьевич. — Просто внимательно слежу за работой нашей торговой сети. Систематизация наблюдений, учет повторяемости, немножко математики — и все. — Он выдвинул один из ящиков письменного стола. — Как видите, у меня здесь небольшая картотека. Давайте возьмем наугад карточку… Что мы имеем? Год 74-й, ноябрь месяц, вторая его половина… Припомните, каким событием она ознаменовалась?

— Вторая половина, вторая половина, — напряг память я. — Ноября… Семьдесят четвертого… Гм-гм… Фу-ты!.. Двухсотвосьмидесятилетие со дня рождения Вольтера — вот что!

Петр Иннокентьевич недоуменно уставился на меня.

— Ну, Вольтер, — сказал я. — Франсуа Мари Аруэ… Выдающийся французский философ-просветитель… «Кандид» и… все прочее…

— Носки! — поднял палец Петр Иннокентьевич, — Из продажи исчезли мужские носки… А теперь заглянем чуть вперед, — он вынул вторую карточку.

— Следующий год, тот же период. Нуте-с?

— Так-э-э… опять же он — Вольтер. Только теперь ему уже двести восемьдесят один…

— Носки опять исчезли, — сказал Петр Иннокентьевич. — На более длительный срок.

— Да-да, — потер лоб я, — Вспоминаю… Мне жена еще самодельные тогда шила. Из старого халата. Вставляла резиночки и… А некоторые, знаете ли, специальные «манишки» употребляли. Прилаживали к голяшечкам штрипки и так ходили. Нога, конечно, в ботинке — голая…

— Пойдем дальше, — сказал Петр Иннокентьевич. — Июнь — июль позапрошлого года…

Тут уж я не сплоховал:

— Лезвия для безопасных бритв!

— Совершенно верно, — кивнул хозяин. — Сначала импортные, потом отечественные, а вслед за ними и опасные бритвы.

— И что же, — спросил я, — вот такая железная закономерность?

— Если бы, — вздохнул Петр Иннокентьевич. — Я называю это примитивной, прямой зависимостью: то есть когда, как в данном случае, за лезвиями пропадают опасные бритвы, потом — электрические и механические. Но чаще действует зависимость сложная: лезвия влекут за собой почему-то зубные щетки, щетки — папиросы «Беломорканал», папиросы — очки плюс два с половиной, а очки — совсем вроде фантастически звучит! — дамский трикотаж. Тут уж на пальцах не сосчитаешь, требуется применить математический аппарат…

— И даже вычислительную технику, — кивнул я на машину а-ля приемник «Беларусь».

— С некоторых пор, — сказал Петр Иннокентьевич, окидывая влюбленным взглядом свое детище. — Это, видите ли, родилось на стыке наук, как говорится. Сотрудник у меня есть — кибернетикой увлекается. Вот совместными усилиями и механизировались.