Юмор серьезных писателей

Кто это? Наполеон? Император всея Руси? Нет, обыкновенный слуга, причем слуга из доброго старого века. Но с большими потенциальными возможностями, если ему будет дана власть.

В сказке В. М. Гаршина «То, чего не было» обсуждаются не менее важные вопросы. Что есть наша жизнь? Что в нашей жизни самое главное?

Навозный жук считает, что самое главное — это труд для счастья наших детей. Муравью, однако, труд надоел, и он не хочет жить для потомства, тем более что потомства у него, рабочего муравья, вообще не предвидится. А гусеница считает, что нужно жить для будущей жизни. Не для потомства, а для себя, но не сегодняшней, а завтрашней, когда она станет бабочкой.

Мухи же, наоборот, живут прошлым. Там, в прошлом, они залезли в банку с вареньем, наелись до отвала, а маменька так и осталась там навсегда, что, впрочем, нисколько их не смущает.

Ящерица была согласна со всеми, но высказать своего мнения не успела, потому что кучер спросонья наступил ей на хвост. И как же она мотивировала впоследствии потерю хвоста? Разговор, как вы помните, был серьезный, и трудно было обойтись без потерь. Одни говорили, что счастье в труде, другие видели его в прошлом или будущем, и одна только ящерица охватила проблему целиком. «Господа, — сказала ящерица, — я думаю, что все вы совершенно правы!»

Сказала — и тут же лишилась хвоста. И объяснила это так: «Мне оторвали его за то, что я решилась высказать свои убеждения».

Не зря классик удивлялся: «И почему это русский человек так любит врать? Всю жизнь как перед следователем стоит».

Вранья в нашей жизни всегда хватало. Живет, допустим, человек — хуже некуда, а всех уверяет, что живет хорошо, и даже в газетах пописывает о своей замечательной жизни. А уж то, что дети будут жить лучше, — это у него расхожая истина, хотя сам-то он делает все, чтобы дети жили не лучше, а хуже. Потому они и будут жить хуже, что ничего не унаследуют, кроме вранья.

Так врет себе и детям своим во вред бедный лгун в рассказе А. Ф. Писемского «Богатые лгуны и бедный», — врет, становясь по мере вранья из бедного нищим, калечась и увечась, но при этом не переставая врать.

Люди часто лгут от бедности. А что им остается еще, если бедность — их единственное богатство? Скажешь, что страна твоя широка, что ты по ней проходишь, как хозяин, — вроде почувствуешь себя хозяином. Скажешь, что все вокруг твое, — и оно вроде твое, хотя своего не только вокруг, но и внутри тебя ничего не осталось.

Имя упоенного вруна Мюнхгаузена стало нарицательным. Имя вдохновенного хвастуна Тартарена стало нарицательным. Имена Ноздрева, Репетилова, Вральмана стали нарицательными. А имя «кроткого лгуна» Петра Вакорина никому не известно. Прочтешь о нем у Писемского — и забудешь тотчас… А может, на них, безымянных, главное-то вранье и держится…

В тот самый год, когда в литературе появился талантливый самородок Левша, в жизни был казнен другой самородок — Кибальчич.

Россия всегда рождала таланты, но не давала им плодоносить.

Может, тут все дело в слабой организации?

«…на козлах два свистовые казака с нагайками по обе стороны ямщика садились и так его и поливали без милосердия, чтобы скакал. А если какой казак задремлет, Платов его сам из коляски, ногою ткнет, и еще злее понесутся…»

Простой лошадью управлять — и то целое управление!

Потому и спешим, никак самих себя не догоним: «Побежал один свистовой, чтобы шли как можно скорее… и еще мало этот свистовой отбежал, как Платов вдогонку за ним раз за разом новых шлет, чтобы как можно скорее…»

Но главное-то, главное! Подковать-то блоху подковали, но, как оказалось, этого делать не следовало. Потому что подкованная блоха перестала танцевать. Подкована — высший класс, а что-то не вытанцовывается.

Объяснил Левша англичанам: в науках мы не зашлись, зато своему отечеству преданные.

Насчет себя он, конечно, поскромничал. Но ведь судьбы науки в России как раз те и вершили, что в науках не зашлись. То они в генетике не зашлись, то в кибернетике не зашлись, возвеличиваясь только тем, что они отечеству преданные.

И отечество их жаловало — куда больше, чем свои таланты. «Везли Левшу так непокрытого, да как с одного извозчика на другого станут пересаживать, все роняют, а поднимать станут — ухи рвут…»

Забывчиво отечество: все забывает, кого миловать, кого казнить, кого проклинать, кому памятник ставить.

Память о таланте в отечестве по-разному живет: когда хорошо живет, когда плохо. Память о Достоевском после революции долго жила плохо, а потом стала жить хорошо. И о Булгакове — жила плохо, а стала жить хорошо. Догнала наша память и Леонида Андреева, очень серьезного писателя, который в своих произведениях самого Льва Толстого пугал (правда, так, что Толстому было не страшно).

И вот этот серьезный писатель Андреев пишет смешную пьесу о том, как живется таланту после смерти в памяти его соотечественников.