Юлиус Фучик

Пльзень провожает на фронт своих первых резервистов. Из окна дома Юлеку видно все. Помпезная мелодия австрийского гимна сменяется воинствующими речами офицеров, солдатскими песнями. Возбужденные лица новобранцев раскраснелись от вина и зноя. Почему же женщины, пришедшие сюда, плачут? Жены, матери, сестры и родственницы резервистов заполнили перрон и всю площадь у вокзала. Напрасно еще раньше им пытались внушить, что парни идут не на войну, а на прогулку, и вернутся домой целые, невредимые, с орденами и медалями на груди. В народе, в армии эта война была с самого начала крайне непопулярна. Чешские солдаты уходили на фронт с сознанием того, что предстоит воевать за чуждые им интересы. Получают широкое распространение традиционные славянские и русофильские симпатии, усилившиеся с осени 1914 года, когда русские войска близко подошли к границам Чешских земель. На улицах собирались толпы людей, раздавались призывы: «Не стреляйте в русских, сдавайтесь в плен!» «Передвижение воинских команд по улицам города, — гласило одно из многих донесений военного командования, — воистину было позором для австрийской армии. При отправке нижние чины угрожали офицерам и создавали неописуемый беспорядок». Солдаты несли на штыках пустые бутылки из-под пива, на флажках были вышиты перефразированные слова известной народной песни: «Красный платочек по ветру вей, идем против русских, не знаем зачем…» Чешских солдат приходилось загонять в вагоны силой, возникали стихийные демонстрации.

Вскоре в Пльзень начали прибывать раненые. Первые сто пятьдесят человек прибыли специальным поездом. Их встречал мэр города, и каждый раненый получил по нескольку сигар. Светские дамы принесли корзины с булочками, а пльзенские жители пожертвовали по бутылке вина на пятерых.

Война всколыхнула и жизнь Фучиков. Ее дыхание Юлиус почувствовал сразу же, на первом уроке в Императорско-королевском государственном реальном училище в Пльзене, куда он пошел учиться в 1914 году. На торжественном богослужении в честь начала занятий Юлек стоял в первых рядах празднично одетых учеников и с любопытством смотрел по сторонам. Священник, а с ним директор и учителя неистово молились за победу австрийского оружия, за здравие и благополучие 80-летнего императора Франца-Иосифа, за то, чтобы всевышний ниспослал все кары на головы вероломных врагов. В тот же день ученикам, которым предстояло провести здесь целых семь лет, внушали, что первейший их долг — быть «благонадежными» молодыми гражданами, ревностными католиками и больше всего любить общую мать и заступницу — Австро-Венгрию.

Порядки в реальном училище были отражением времени, которое свидетельствовало о целенаправленной политике удушения всего, что могло оказаться источником свободомыслия, что могло поколебать преданность «большой родине», то есть Габсбургской династии, правящей «по воле божией и благословения святой римской церкви», что подчеркивалось самим императорским титулом — Апостольское Величество.

Гонение на все национальное, славянское приобрело уродливые формы. Из школьных библиотек было изъято 200 различных названий книг, в том числе полюбившиеся Ю. Фучику произведения Л.Н. Толстого, А. Ирасека, С. Чеха, К. Гавличека, Боровского, Ф.А. Челаковского и др. С начала 1915 года в Чешских землях в качестве обязательного официального языка был введен немецкий язык. Преследовалась тем самым одна цель — полная германизация. В судах, официальных учреждениях чешские чиновники заменялись австрийскими и немецкими. Широкий размах приобрело преследование прогрессивного чешского учительства, как настроенного «поголовно русофильски». Для австро-венгерской военщины каждый чех и словак являлся подозрительным и был для нее если не реальным, то потенциальным «изменником».

Пришли нужда, заботы, неуверенность в завтрашнем дне. Целыми днями у закрытых дверей магазинов выстаивали женщины и дети, ожидая хлеба. Среди них были Юлек и его восьмилетняя сестренка Либа. Не раз они возвращались с пустыми руками.

Однажды Юлек стоял в очереди у магазина на Прокоповой улице.

Уже стемнело, а машины с продуктами все еще не было. Темные фигуры мужчин и женщин клались около закрытых дверей, робкие, утомленные, придавленные потерей последней надежды получить свой скромный паек. Наконец появился лавочник и безразличным голосом объявил, что мука будет выдаваться завтра.

В толпе суматоха и раздражение.

— Дайте нам хотя бы талоны, чтобы завтра мы получили первыми, — раздались крики. Так делалось всегда, когда продукты не привозили и очередь вынуждена была расходиться.

— Завтра хватит всем, — выкручивался лавочник, который не приготовил вовремя талоны и теперь не хотел из-за этого задерживаться.

Толпа зашевелилась и громко протестовала. Человека в дверях вдруг осенило. Он исчез в лавке и через минуту появился, размахивая круглой печатью.

— Подставляйте руки, — крикнул он и принялся бойко «раздавать талоны».

Очередь быстро таяла.