ЮлиАнна

Интересно, каким именно образом я огорчала ее? Тем, что грустила? Ходила с плохим настроением, сама не понимая тому причины?! Меня тошнило от этих фраз, а когда рядом произносили слово «любовь», я гримасничала и кривила лицо, словно ела что-то несвежее. Все, что связано с этим словом вызывало во мне отвращение и брезгливость с самого детства.

По прошествии многих лет хочется закричать в лицо людям, бросившим эти нелепые фразы: так поживите с ней хотя бы месяц, раз она такая золотая! Но и тогда вы не сможете ощутить всю ту гамму чувств, на которую она способна, просто потому что вы не ее ребёнок, и она вас не рожала!

Я посмотрю выдержите ли вы ее такую «любовь», и нужна ли она вам будет!

Забавно, а если в этих упреках заменить слово «мама» на «муж»?! Уверена, реакция произносивших будет совершенно иная. Скорее, взрослая дочь будет верещать, что муж-тиран золото, а все вокруг плохие! А ведь раньше мужа была мама, поведение которой считалось «любовью»! Вот теперь взрослая дочь и оберегает свою «любовь»! Ей ведь с детства вдолбили, что «мама бьёт, потому что так любит, ей можно», и, вырастая, находит «любящего» мужа, чтобы бил, то есть, в ее искаженном восприятии, любил, да покрепче!

Как только мамаша впервые подняла на меня руку, любовь, если и была, исчезла. А била она меня, сколько я себя помню. Чуть ли не с самого рождения. Разве можно охарактеризовать все ее отношение ко мне таким светлым словом – любовь?! Это будет оскорблением для него! Как бы она не лебезила, когда была в хорошем настроении, я знала, что вскоре она наорет, пристыдит, ударит. Я жила не в любви, а в вечном страхе ожидания, когда же она вновь применит насилие. Я старалась угождать ей, подстраивалась под ее настроение и молилась, чтобы она с работы приходила доброй. Но как бы я не пластилинилась под неё, угадать ее чувства было сложно. Например, в один день, за невымытую посуду она устроила бы скандал, в другой – даже не обратила бы внимание. Всю жизнь я думала только о том, как вести себя, чтобы мамаше было хорошо, чтобы она не закатывала истерики, не била, не орала. Я приспосабливалась под ее настроения и, клянусь, заслужила, как минимум, почётную грамоту. Только спустя годы я поняла, что от меня ничего не зависело, и как бы я не приспосабливалась, все зря. Моей вины в этом не было. Она сама по себе такая.