Юлиан Семенов

Тегочка, наверное, я виноват в том, что меня таким создал Бог, и наверное, я не смею требовать, чтобы ты была иной, чем тебя Господь создал. Но если мужчиной не нужно становиться: жизнь сама подведет к этому, то женщиной стать должно, ибо женственность — прежде всего милосердие. Мужеству нельзя выучить — к нему подводит безжалостная система жизни, а милосердию учат — в обстановке войны, особенно, — за три месяца. Я не прошу о многом. Ты обязана, Тегочка, стать над тем в тебе обычно бабьим, что разделяет нас, как Берлин. Я становлюсь на себя во имя вас. Стань чуть-чуть на себя во имя меня, которому не всегда так смешливо-весело-самоуверенно, как это кажется. Я тебя люблю.

Помоги мне забыть все обиды
И рожденные ими грехи,
Я таким же останусь, как видно,
Помоги, помоги, помоги…

Милосердия надо вам, люди,
И еловый шалаш — на Оби,
Не суди, и тебя не осудят,
Помоги, помоги, помоги…

Помоги мне уверовать в правду,
Ту, что силу дает и покой,
Все, что было, то будет, но в главном —
Я такой же, как был, я такой.

Все мы любим лишь то, что мы любим,
Любим сразу, а губим потом:
То обидев — простим, приголубим,
Пожалеем, заплачем, споем:

Помоги мне забыть все обиды
И рожденные ими грехи,
Я таким же останусь, как видно,
Помоги, помоги, помоги…

После размолвок папа отсиживался на даче. Мама жила с нами в Москве, в большой по тем временам, четырехкомнатной квартире, полученной отцом в доме полярников на Суворовском бульваре. На субботу и воскресенье он забирал нас на Пахру. Втроем мы готовили обед. Папа замечательно жарил мясо, Дарья занималась десертом и первым, мне поручали резку «померцов и огудоров» (так мы в шутку называли помидоры и огурцы). У нас всегда приживались смешные, только нам троим понятные словечки… По вечерам я звонила к маме и долго сидела на телефоне, и больше всего мне хотелось, чтобы родители были вместе (почему-то любила представлять их сидящими за круглым столом, под желтым абажуром). Они пытались. Но с каждым разом это становилось все труднее… Помню: дождливая московская осень, 7 ноября — день рождения мамы. Она и папа — одногодки, только он родился на месяц раньше. Мама всегда шутила: «Даже здесь меня Юлька опередил!» Она ждала нас на Старом Арбате, возле Вахтанговского театра, мы шли на утренник «Кот в сапогах». Папа ехал со мной с дачи. По дороге он остановился возле рынка и старательно выбрал под дождем два букета: роз и горько пахнущих астр. Один букет, по плану, должна была вручить маме я, другой — он. Когда отец вышел из машины и достал с заднего сиденья цветы, я, напрочь забыв о нашем плане, выхватила у него оба букета и ринулась к маме. Она обняла меня, взяла цветы и как-то болезненно улыбнулась папе. Я обернулась — растерянный, он стоял в своей кожанке возле «Волги». И дождь все шел и шел. И лужи пузырились. И вокруг нас радостно галдели торопящиеся на спектакль первоклашки…

Вмести весь мир в пятак арены,
Скрой свою боль, нам радость дай,
Циркач, циркач, всенепременно
Тебя ждет рай, тебя ждет рай.

Неси тяжелый крест искусства,
Ушиб не страшен — есть трико.
Движение — шестое чувство
И смыслом так же высоко.

Когда юпитеры погаснут,
И в цирке будет тишина,
Тогда лишь только станет ясной
Моя перед тобой вина.