Юлиан отступник (Христос и Антихрист - 1)

Поздно вечером, в болотистом дремучем лесу, недалеко от Рейна, между военным укреплением Tres Tabernae Три Таверны (лат.). и римским городом Аргенторатум, недавно завоеванным аламанами, пробирались два заблудившихся воина: один неуклюжий исполин с волосами огненного цвета и ребячески простодушным лицом, сармат на римской службе, Арагарий, другой - худенький, сморщенный, загорелый сириец, Стромбик.

Среди стволов, покрытых мхом и грибными наростами, было темно; в теплом воздухе падал беззвучный дождь; пахло свежими листьями берез и мокрыми хвойными иглами; где-то вдали куковала кукушка. При каждом шелесте или треске сухих веток Стромбик в ужасе вздрагивал и хватался за руку спутника. - Дядя, а дядя!

Арагария называл он дядей не по родству, а из дружбы: они были взяты в римское войско с двух противоположных концов мира; северный прожорливый и целомудренный варвар презирал сирийца, трусливого, сладострастного и умеренного в пище и питье, но, издеваясь, жалел его, как ребенка.

- Дядя!-захныкал Стромбик еще жалобнее. - Чего скулишь? Отстань!

- Есть в этом лесу медведи? Как ты думаешь, дядя? - Есть,- отвечал Арагарий угрюмо. - А что ежели мы встретим? А? - Убьем, сдерем кожу, продадим и пропьем. - Ну, а если не мы - его, а он нас? - Трусишка! Сейчас видно, что христианин. - Почему же христианин непременно должен быть трусом? - обиделся Стромбик.

- Да ведь ты сам мне говорил, что в вашей книжке сказано: "ударят тебя в левую щеку - подставь правую". - Сказано.

- Ну, вот видишь. А ежели так, то и воевать не надо: враг тебя в одну щеку, а ты ему другую. Трусы вы все вот что!

- Цезарь Юлиан - христианин, а не трус,- защищался Стромбик.

- Знаю, племянничек,-продолжал Арагарий,-что вы умеете прощать врагам, когда дело дойдет до сражения. Эх, мокрые курицы! У тебя и весь живот-то не больше моего кулака. Луковицу съешь - сыт на целый день. Оттого у тебя кровь, как болотная жижа.

- Ах, дядя, дядя,- промолвил Стромбик укоризненно,- зачем ты напомнил о еде! Опять засосало под ложечкой. Миленький, дай головку чесноку: я знаю, у тебя осталась в мешке.

- Если я тебе последнее отдам, завтра мы в этом лесу оба с голоду подохнем.

- Ой, тошно, тошно! Если сейчас не дашь, ослабею, упаду и тебе придется меня на плечах нести. - Ну тебя к черту,-ешь! - И хлебца, хлебца! - молил Стромбик. Арагарий отдал другу последний кусок солдатского сухаря с проклятием. Сам он вчера вечером наелся, по крайней мере, на два дня, свиным салом и бобовою квашнею.

- Тише,- проговорил он, останавливаясь.- Труба! Недалеко от лагеря. Надо держать к северу. Не медведей боюсь,- продолжал Арагарий, задумчиво, немного помолчав.,- а центуриона.

Воины прозвали в шутку этого ненавистного центуриона Cedo Alteram - Давай-Новую, потому что он кричал с радостным видом каждый раз, когда в руках его лоза, которою он сек провинившегося солдата, ломалась: Cedo Alteram! Эти два слова сделались кличкою. - Я уверен,-произнес варвар,-Подай-Новую сделает с моей спиной то же, что дубильщик с бычачьей кожей. Скверно, племянничек, скверно!

Они отстали от войска, потому что Арагарий, по своему обыкновению, напился пьян до бесчувствия в ограбленном селении, а Стромбика избили: маленький сириец хотел насильно добиться благосклонности красивой франкской девушки; шестнадцатилетняя красавица, дочь убитого варвара, дала ему такие две пощечины, что он упал навзничь,- и потом истоптала его своими белыми могучими ногами. "Это не девка, а дьявол,- рассказывал Стромбик; - я только ущипнул ее, а она мне едва все ребра не переломала".

Звук трубы становился явственнее.

Арагарий нюхал ветер, как ищейка. Потянуло дымом: должно быть, близко были костры римского лагеря.

Сделалось так темно, что они едва различали дорогу; тропинка исчезла в болоте; они прыгали с кочки на кочку. Подымался туман. Вдруг с огромной ели, у которой ветви увешены были мхом, похожим на пряди длинных седых волос, что-то вспорхнуло, с криком и шелестом. Стромбик присел от испуга. То был тетерев. Они совсем заблудились. Стромбик влез на дерево.

- Костры к северу. Недалеко. Там большая река. - Рейн! Рейн! - воскликнул Арагарий.- Идем скорее!

Они начали пробираться между вековыми березами и елями.

- Дядя, тону!-захныкал Стромбик.- Кто-то меня за ноги тащит. Где ты?

Арагарий с большим трудом помог ему выйти из болота и, ругаясь, взял себе на плечи. Сармат ощупал ногами старые полусгнившие бревна гати, проложенной римлянами.

Гать привела их к большой дороге, недавно прорубленной в лесу войсками Севера, полководца Юлиана.

Варвары, чтобы пересечь дорогу, завалили ее, по своему обыкновению, срубленными стволами.

Пришлось перелезать через них; эти огромные беспорядочно наваленные деревья, иногда гнилые, только сверху покрытые мхом и рассыпавшиеся от прикосновения ноги, иногда твердые, вымокшие от дождя и скользкие, затрудняли каждый шаг. И по таким дорогам, под вечным страхом нападения, должно было двигаться тринадцатиты

сячное войско Юлиана, которого все полководцы императора, кроме Севера, изменнически покинули.