Юконский ворон

С берега доносился крик воронья. Вороны ? священные птицы индейцев ? считались в Ново-Архангельске неприкосновенными. Они сидели на кипарисовых кровлях, восьмиугольной крепостной башне, вились над церковным куполом, а около шалашей индейцев воронов было так много, что казалось, будто на землю опустилась черная, лоснящаяся туча.

Тот, кто не был ранее в этих широтах, поразился бы, увидев порхающие в воздухе легкие пламенные стаи птиц. Они носились около морского берега и зелени, рассыпались, сливались вновь, падали вниз, как алые искры, и снова взвивались в синее небо.

Это были тихоокеанские колибри…

? Ну, вот мы и дома, ? сказал Загоскин, когда они съехали с корабля на берег. ? Кузьма, пока не будет распоряжения главного правителя, ты будешь жить у меня.

Обитатели Ситхи с удивлением разглядывали их. Кузьма с длинным копьем и двумя ружьями за плечами шел впереди. За ним, припадая слегка на правую ногу, брел Загоскин. Шествие замыкал алеут, которого они наняли на берегу нести вещи. Они миновали приморский поселок, школу и церковь и зашли в ворота Средней крепости. Вот и большой деревянный дом, где жили холостые мореходы, мелкие чиновники и выслужившиеся промышленные.

? Сюда, Кузьма! ? Загоскин открыл двери большой и светлой кухни. ? Здравствуй, Таисья Ивановна, ? сказал он громко. ? Заждались, поди?

? Ах, батюшки! Никак, Лаврентий Алексеич! Бог ты мой! Я сейчас… Уж и не чаяла дождаться.

? А я взял да и приехал, Таисья Ивановна. Тепло тут у вас, хорошо. Солнце светит…

? Ну, дай я на тебя посмотрю! ? Высокая пожилая женщина с добрым лицом подошла к Загоскину и всплеснула руками. ? Да вы ли это, Лаврентий Алексеич? ? промолвила она тихо и отступила назад. ? Что с тобою только сделали, Лавруша? ? спросила она и опустилась на лавку. ? Нет, непохожий, вовсе не тот. И в глазах веселья нет, ? женщина вдруг залилась слезами. ? Худой, страшенный, ровно индиан ? весь в шкурах, не мылся, поди, долго?

? Все бывало, ? весело сказал Загоскин и прошелся по кухне.

? Да ты еще и хромой, ? сказала женщина, вытирая слезы. ? Ранили или зашиб чем?.. Иглой, говоришь, проколол?.. Вот страсти какие! Завтра к лекарю сходи. Ну, тебе комнату твою открыть? Сейчас открою, там все в порядке, никого не пускала. А ты что стоишь, словно идол? ? вдруг напустилась она на Кузьму. ? Ишь какой страхолюдный, рогатину свою в дом затащил, не спросясь. Иди в сени ее поставь, в угол. Где это вы, Лаврентий Алексеич, такое пугало достали? Палку в губу застремил и думает, что очень даже хорошо.

Кузьма, ворча, вынес копье из кухни.

? Ты его не обижай, ? сказал Загоскин. ? Он мне, Таисья Ивановна, жизнь спас.

? А он язычник? ? спросила женщина.

? Нет, крещеный.

? Что крещеный, это хорошо, а зачем у него палка в губе? Срам один смотреть. И рогатину за собой таскает. А может, и ничего человек, даром что из индиан. Ну, я тебе верю. Как звать-то его?

? Кузьмой.

? Имя хорошее. А что он ? у тебя будет жить? ? Пока поживет. Ты его, говорю, не обижай.

? Обижать зря не буду. Только пусть воронам не молится. А то я индиан знаю ? в церкви лоб себе расшибает при народе, а потом на ворона глядит умильно и творит языческую молитву. Тьфу!

? Вот сама увидишь ? у него святой Никола с языка не сходит.

? Ну ладно, пусть живет: чай, не язычник. Пойдем жилье твое отомкнем.

В прохладной комнате Загоскина темнели полки с книгами, висели пестрые карты.

? Все так, как при вас было, Лаврентий Алексеич. Пусть ваш индианин вещи заносит. А я пойду, у меня делов на кухне много.

? Посиди немного, Таисья Ивановна. Ты мне скажи, как у тебя дело-то, подвинулось хоть немного?

? Да все так же, Лаврентий Алексеич, ? вздохнула женщина. ? Вот теперь добрые люди научили господину Нахимову отписать, ? может, они помогут. Помню я сама Павла Степаныча, когда они здесь были; такой простой да обходительный. Они из себя немного горбатенькие и рыжеватые, но очень добрые и справедливые. Когда из Кронштадта последний корабль приходил, то я у командира спрашивала, где господин Нахимов сейчас находятся, а он ответил, что на Черном море. Обсказал, что надо писать в Морской штаб, а оттуда Павлу Степанычу перешлют. А уж они окончательно похлопочут, даже до сената дойдут… Теперь мне толмач Калистрат обещал прошение составить, а вы, Лаврентий Алексеич, напишете.

Таисья Ивановна Головлева, стряпка, жившая в услужении у одиноких служащих, была живой историей Ново-Архангельска, если не всей Русской Америки. Ее привезли на остров Кадьяк маленькой девочкой в 1794 году, когда Шелехов истребовал в Иркутске первых переселенцев для Аляски. Родители ее возводили вместе с Барановым крепость Ситху, застраивали Якутат; отец Таисьи ходил с отрядом Кускова закладывать форт Росс в Калифорнии. Восемнадцати лет Таисья вышла замуж за слесаря Головлева, мастера на все руки. Он чинил бастионные пушки, лил колокола для продажи в Калифорнию, исправлял ружья и помог отцу Вениаминову соорудить башенные часы на колокольне Ново-Архангельска.