Юго-запад

А приказ — к четырем ноль ноль сдать. Даже водолазов прислали. Сам Гурьянов приезжал часа два назад.

Они вышли к воде, черной, устало набегавшей на прибрежный песок. Середина реки гудела. Кое-где на земле серели пятна подтаявшего снега. У берега покачивались две шлюпки, привязанные к кольям.

— Отсюда и отчалишь,— сказал Бахарев.— Пойду пришлю ребят. Грести помогут и шлюпки обратно пригонят.

— Я за один раз не обернусь.

— Два раза сгоняем! Великое дело! — усмехнулся командир саперного взвода.— Жди тут, я сейчас.

Он исчез, сразу растаяв в дождевой мути.

Всматриваясь в темноту, Никандров попытался разглядеть противоположный берег, где был сейчас его родной батальон, по видел только ночь и дождь, которые, казалось, объяли всю землю.

Бахарев вернулся минут через двадцать, приведя с собой трех солдат.

Вот тебе гребцы и грузчики. А это из санроты,— кивнул он на третьего солдата. Раненых сюда доставит.

Всех, кто погиб при отражении немецкой контратаки, похоронили перед вечером. Накрапывал дождь. В прибрежных лужах, отражая серое сумеречное небо, блестела вода. Маленький холмик в двадцати шагах от берега увенчала пятиконечная звезда, вырезанная Зелениным из консервной банки, да чья-то помятая каска. Рассыпчато прогремел залп прощального салюта, и люди, отдав последний долг павшим товарищам, пошли обратно в залитые водой окопы.

Краснов шел рядом с Талащенко. Лицо командира батальона осунулось, посерело, густая синева усталости легла вокруг потемневших глаз, усы обвисли.

В блиндажике КП тоже было сыро. Отчаянно дымила печка, которую дежурный связной набивал бурыми мокрыми стеблями кукурузы. В углу стонал накрытый двумя полушубками Никольский, легко раненный в ногу выше колена.

Талащенко устало сел на ящик из-под противотанковых гранат. Сунул руку в карман полушубка. Сигарет не было. Саша заметил этот его жест, участливо спросил:

— Товарищ гвардии майор, махорку покурите? Тут у меня есть про запас.

— Давай махорку.

Талащенко свернул толстую самокрутку, прикурил, затянулся.

— Может, чайку, товарищ гвардии майор, попьете? — посмотрел на него Зеленин.— Сейчас закипит.

— Наливай, Саша, наливай! — ответил за командира батальона Краснов. Он сидел, близко пододвинувшись к коптилке, и что-то записывал в свою толстую тетрадь.

Саша, обжигаясь, разлил в жестяные кружки кипяток, поставил на стол:

— А сахар кончился.

— И так сойдет. Погреемся — тоже хорошо.— Краснов закрыл тетрадь.— И сухарей нет?

— Сухари у меня всегда есть, товарищ гвардии капитан.

— Давай!

Криво сколоченная дверь блиндажика распахнулась, и, размахивая какой-то бумагой, вниз спустился начальник связи батальона лейтенант Фатуев.

— От самого Гурьянова!..

Командир батальона взял влажный листок, исписанный крупным почерком дежурного радиста.

«Благодарю за отличное выполнение боевого приказа,— радировал Гурьянов,— Награждаю орденами Отечественной войны первой степени капитана Трубачева, старшего лейтенанта Братюка, старшину Добродеева; второй степени — капитана Лясковского, рядового Нефедова; Красной Звезды — сержанта Авдошина, сержанта Приходько, рядового Ласточкина...» О! Тут целый список! — сказал Талащенко.— Т-так... «Представляю к званию Героя Советского Союза лейтенанта Волобуева, старшего лейтенанта Бельского; к ордену Красного Знамени...» гм... «майора Талащенко, капитана Краснова... Всему личному составу объявляю благодарность, желаю новых боевых успехов в деле окончательного разгрома немецко-фашистских захватчиков. Гурьянов».

Пока Талащенко читал, Краснов быстро записал на бумажке фамилии награжденных, спрятал свою тетрадь и листок в полевую сумку:

— Пойду обрадую народ.

— Плащ-палатку возьмите, товарищ гвардии капитан! — остановил его Зеленин.— Дождь на улице... А чай-то что ж? Так и не выпили?

— Успею, Саша. Потом.

Сначала Краснов пошел в роту Бельского. Дождь дробно стучал по мокрой плащ-палатке, тяжелые сапоги вязли в густой грязи, глаза еле различали в темноте поблескивающую на дне траншеи воду.

Бельский сидел в ротной ячейке управления, в окопе под перекрытием из жердей и соломы. На принесенных откуда-то камнях тлел робкий костерок, и командир роты, обросший и похудевший, нахохлившись, грел над огнем руки. Старшина Добродеев сидел, по-турецки поджав ноги, очень низко наклонившись к костру, и копался в объемистой полевой сумке.

— Опять, комиссар, не сидится? — весело спросил Бельский, увидев в отсветах костра Краснова, появившегося из хода сообщения.

— Поздравить тебя пришел.

Добродеев, заинтересовавшись, поднял голову.

— Получена радиограмма от Гурьянова,— сказал замполит,— Тебя и Волобуева представляют к Герою...

— Брось ты! — отмахнулся Бельский.— К Герою!..

— Серьезно, говорю! — Краснов вынул из полевой сумки листок.— Вот, специально записал.

Бельский как-то странно хмыкнул и часто заморгал, в упор глядя на замполита:

— Какое же это я геройство проявил?

— Начальству все видно, Боря.

— Волобуев — тот заслужил...

Краснов подсел поближе к огню:

— Да ты не один, не волнуйся... Нефедов твой «Отечественную войну» получил за подбитый танк...

— За сегодняшний?