Юг там, где солнце

Я молча кивнул. Повело мужика, сейчас он, видимо, всю жизнь свою расскажет, впрочем, это и так было ясно. Меня гораздо больше волновало другое — не сломается ли он раньше, чем разберёмся на тему ночлега? На гостеприимство обременённых семьями Сёмы и Мишани я, понятное дело, не расчитывал.

А вечер меж тем тихо брал своё. Жара вроде бы и не схлынула, но солнце уже зацепило краем изломанную линию горизонта, прозрачнее стал воздух, удлинились чёрно-сизые тени, а в кустах то и дело слышились какие-то деловитые, явно животного происхождения, шорохи. Или это у меня от выпитого?

Никитич всё болтал и болтал, а я, не вслушиваясь в его басовитый говорок, сидел, прислонясь к своей объёмистой сумке. Надо было, конечно, порыться в ней, внести свой вклад в общий стол, но кроме двух варёных яиц, короткой палки колбасы, да начинающего подсыхать батона у меня ничего не имелось. Да и колбаса была припасом стратегическим, я надеялся на здешние магазины. Тётя Варя писала, чтобы никаких продуктов я не брал, там у них с дедом Владимиром классическое натуральное хозяйство. Как бы они по случаю моего приезда, не дожидаясь осени, поросёнка не вздумали резать. Ведь мне же резать и придётся, а я этого не люблю. Но кому ещё? Дед старый, слабый, приглашать соседского мужика — позориться… Ладно, справлюсь как-нибудь.

Зато порадую старушку платком. Индийское производство, в их глухомани такого, наверное, ещё с плутократических времён не видали, да и у нас, хоть и в Столице, а тоже пять талонов на отдел, мне ещё повезло — вытянул. Что же касается деда, я вёз ему набор курительных трубок. Не высший свет, конечно, но будет доволен. Не всё же ему самокрутки палить. Мне, правда, нелегко уловить разницу, курить так и не пробовал никогда, в интернате на меня косились как на придурочного. Но так уж Господь дал.

Однако! Окружающий мир понемногу начинал крутиться вокруг невидимой оси, лёгкие волны тепла пробегали по моему лбу, предметы теряли отчётливость. Если и дальше так пойдёт, как бы не сломаться до дяди Феди. Он-то, по всему видать, боец опытный, со мной не сравнить. Тем более, что по правде я совсем даже и не боец. Не принимает организм — и всё тут. Ребята наши — те сперва хмыкали да подначивали, а после смирились с такой странностью.

— Вот, я и говорю, — продолжал благодушно Никитич, — ты, Людка, уже двоих сорванцов соорудила, а всё как маленькая. Ну почему я должен об ней хлопотать? У тебя, доча, мужик вроде как имеется? Вот пускай он и выбивает. А папка что? Папка уже на пенсии, между прочим, у него и сердце, радикулит, и…

Чем ещё наградили годы Никитича, я услышать не успел. Звон стекла бесцеремонно оборвал его сетования. Прилетевший с пустыря по крутой дуге мяч врезался прямо в центр нашего импровизированного стола. Недопитая бутылка покатилась к кустам, по пути громко стукаясь об обломки кирпича. Стопочкам повезло меньше — две выжили, но третью раздавило. Расплющился и мой бумажный стаканчик, но, впрочем, что ему сделается?

А вот закуска не слишком пострадала. Сало к этому моменту было почти дожёвано, помидоров тоже не осталось, а хлеб и огурцы Никитич, грязно ругаясь, собирал в пыльной траве.

— Ах, поганцы, — мотнул он головой в сторону пустыря. — Весь отдых испортили. Ну, мы им сейчас…

Оттуда, с пустыря, доносились крикливые детские голоса, юные футболисты отчаянно спорили. По всей видимости, решали, кому идти за пленённым мячом.

— Это ж надо, а! — грустно высказался Мишаня. — Люди, значит, сидят, культурно беседуют… А там, между прочим, ещё где-то с полстакана оставалось.

— Во молодёжь пошла, — вставил очнувшийся от пьяных грёз Сё- ма. — Всё им по фигу, что люди рядом — до фонаря.

— Ладно, что разнылись? — обернулся к нам ползающий в траве Никитич. — Вот, все огурчики целы, и хлеб разве что запылился, ну да ладно, оботрём, мы не лорды. Главное, запасы-то целы, — похлопал он себя по прозвеневшим карманам. — Сейчас возобновим…

Но пришлось повременить.

— Простите, я это… Можно мячик забрать? — раздался хрипловатый мальчишеский голос.

Мы, все четверо, обернулись. В нескольких шагах от нас торчал невысокий пацан лет этак тринадцати, белобрысый и, как показалось мне в лучах утопающего солнца, загоревший до густой коричневости. Застиранная футболка в нескольких местах была заляпана ягодным соком, а некогда белые брезентовые шортики — измазаны кирпичной крошкой и рыжеватой глиной.

Его чуть пухловатые губы кривились в нерешительной улыбке, а в глазах легко читалась тревога — он, разумеется, оценил масштаб разрушений.

— Значит, мячик тебе, говоришь, — не спеша протянул Никитич, похлопывая ладонью по ребристой поверхности мяча. — Вы, обормоты, значит, будете людям культурный отдых нарушать, а вам за то мячики подавай? Нет, сынок, не всё так просто. Вас учить и учить надо, сопляков, — Никитич встал и подался вбок, намереваясь вырвать подходящий стебель крапивы. Мальчишка с ходу просёк его план и резво отпрыгнул на безопасное расстояние.

— А я тут при чём? — обиженно пояснил он. — Это Вовка пасовать не умеет, он сюда и залупил. Меня-то за что?