Юг там, где солнце

Наверное, когда-то здесь нашкодил пожар. Буйным розовым цветом полыхали заросли иван-чая, местами попадались гнилые, покрытые мхом, точно зелёной шерстью, брёвна, и конечно же, неистребимые крапивные джунгли без конца и края. То и дело встречались груды мусора, видно, местное население давно уже использовало пустырь в качестве свалки. Под ногами поблёскивали хищными острыми гранями бутылочные осколки, и будь я босиком, кончилась бы эта прогулка весьма плачевно. Впрочем, даже и в обуви как бы во что не вляпаться. Судя по монотонному гудению отъевшихся туземных мух, здесь найдётся немало сомнительных мест.

Где-то вдали, на краю пустыря, слышались детские вопли. Там, видимо, гоняли мяч, и как всегда бывает в таких случаях, эмоции перехлёстывали через край. Мне бы вот тоже сбросить лет этак пятнадцать — и туда, в гущу футбольной битвы, и обязательно чтобы разбитая коленка, можно и нос, всё равно потом мама, жалобно ругаясь, мазала бы йодом — зелёнку она не признавала.

Ладно, незачем себя растравлять. На всё Божья воля. В конце концов, я давно уже научился держать себя в руках. Хотя порой это бывало так трудно…

От грустных мыслей меня отвлекло чьё-то шебуршание в зарослях бузины. Слышался оттуда негромкий разговор, смех. Вылетел по крутой параболе окурок, мелькнул рыжеватым фильтром и шлёпнулся в чудом не высохшую лужу, зашипел рассерженным котом. Вот промахнись этот, из кустов, угоди своим бычком недогрызенным в сухую траву — и пожалуйста, готово дело, заполыхало бы…

Пойти, что ли, познакомиться? Может, насчёт жилья чего посоветуют? Не стоять же тут столбом среди бурьяна и обгоревших балок?

Я раздвинул ветви и обнаружил расположившуюся на травке компанию. Трое мужичков лет пожалуй что за пятьдесят, не то чтобы бродяжьего, но, однако, довольно потрёпанного вида. Перед ними имела место расстеленная газета с неприхотливой закусью — огурцы, несколько недозрелых помидоров, ломтики сала, нарезанный крупными ломтями ноздреватый чёрный хлеб, разумеется, толстый пучок зелёного лука — куда же без него? Над всем этим делом возвышалась прозрачная литровая бутыль самого распространенного напитка. И судя по оттопыренным карманам мужичков, одиночество ей не грозило.

— Здорово, отцы, — кашлянул я, привлекая к себе внимание. — Вы чего ж это окурками пуляетесь? Как я понимаю, один пожар тут уже был, не многовато ли?

Меня заметили.

— Здорово, сынок, — усмехнулся лысый дядька с дочерна загорелой физиономией, обнажая в ухмылке гнилые зубы. — Ты, часом не из пожарной инспекции будешь?

— Не, мужик, обижаешь. Я это так, к слову. — Уточнять, из какой я инспекции, пожалуй, не стоило.

— За державу, значит, обидно… Ну-ну. Чего-то мне личность твоя незнакома. Ты с химзавода, что ли?

— Не, я приезжий. Тут такое дело… — вполне натурально замялся я, соображая, как бы понежнее подрулить к вопросу жилья.

— О делах, знаешь, давай после, — отозвался дядька. — Садись-ка лучше с нами. Потребляешь? — кивнул он на бутыль.

— Можно, если по чуть-чуть. — Пить в такую жару, понятное дело, смертоубийство, но отказ снизил бы мои шансы до нуля. А вечер всё же скоро перейдёт в ночь, и надо же хоть где-то спать.

— Само собой, по чуть-чуть, — хитровато подмигнув, согласился мужик. — Мы тут, главное дело, только сели. Меня Фёдором звать. Фёдор Никитич, стало быть.

— Алексей, — коротко представился я, присаживаясь к газете. Остальные двое сотрапезников отозвались:

— Семён Андреич.

— Михал Алексаныч.

Произнесли они это почти одновременно, и лишь позднее, по ходу дела, я сориентировался, кто из них Сёма, а кто — Мишаня.

— Ну, приступим, — бодро скомандовал Фёдор Никитич, сворачивая бутылке жестяной колпачок.

Неужели из горла пить придётся? Не хотелось бы, с детства всё же приучен к гигиене. Конечно, много чего потом было, да и служба, само собой, но тем не менее.

Впрочем, тут же на газете образовались три стопочки и бумажный стаканчик, видимо, из-под творога. Как я понял, персональная забота обо мне.

Никитич аккуратно разлил водку и, переждав секунду, объявил:

— Ну что, за встречу так за встречу. Вздрогнули?

Мы вздрогнули. Ну и дрянь же этот местный разлив!

— Ты закуси, закуси, — протянул мне огурец Мишаня. — Напиток, он закуси просит.

— Это уж точно, — подтвердил Никитич. — Он дело говорит. Ты, парень, закусывай, не жмись. У нас тут, конечно, небогато, зато всё по-людски. Ну так что у тебя за проблемы? — без всякого перехода вперился он в меня желтоватыми, похожими на кошачьи глазами. — Давай, колись. Может, подмогнём чем.