Юдифь и олигофрен

Верят же арабские террористы, что их душа летит прямо в небеса из разорванного в мелкие клочки тела. А там их поджидают райские гурии, имеющие самовосстанавливающуюся девственность. Что делают, чертовки, что делают! Впрочем, что они могут делать с душой? Даже подумать страшно. Главное больше израильтян с собой прихватить. За это и наградят. Какая наивность и безграмотность. Нужно читать книги, где написано «что внизу, то и наверху». Вдруг и на том свете кругом одни евреи. Будут тогда этому террористу не гурии, а фурии. Что говорить, восточный фатализм. Сидит арабский мечтатель на улице в старом Иерусалиме, пьет кофе, курит гашиш, а через улицу пролетают детские еврейские головы, как журавли на восток.

Взять хотя бы основной евангелический принцип, который старательно замалчивается всеми христианскими церквями. Речь идет о мытарствах в настоящем времени и награде в грядущем мире. Очень хорошая парадоксальная идея. Правда, немного затасканная, к тому же изрядно отдающая коллаборационизмом. Главное, вовремя сбежать с тонущего корабля.

Впрочем, глобальное предательство всегда выглядит как грандиозный подвиг. Кто, например, считает Ноя предателем рода человеческого? А двенадцать апостолов? Они же святые люди! В какие выси заносит мысль, когда думаешь о судьбе обыкновенного человека. Допустим, что награда действительно велика. Самое подлое, с точки зрения обывателя, что страдать будет он, а награждать будут совсем чужого человека, в которого воплотится его душа. Это не оговорка. Душа действительно может воплотиться, да еще как!

Все религии бесчеловечны, везде свои ужасы. Взять хотя бы непорочное зачатие. Нет, об этом лучше помолчать из уважения к женщинам. Достаточно вспомнить воскрешение уже смердящего Лазаря, который выходит из могилы, покрытый саваном и трупными пятнами. Не отсюда ли пошли легенды о зомби? Все религии толкуют о смерти. Мумии, пирамиды, встающие из могилы мертвецы, ангел смерти. Интересно об этом поговорить с Кривым. Господи, в каком мире находится Ида? Дверь отворилась с ужасающим скрипом и в комнату вошла буфетчица, держа в руках поднос, на котором я разглядел яичницу, два ломтя белого хлеба и большую чашку, издававшую густой аромат крепкого кофе.

— Доброе утро, господин следователь, — поздоровалась она. — Как спалось?

— Просто замечательно, — бодро ответил я, а про себя подумал, что дочь государя снова принесла яйца.

— В нашей стране самый гуманный секс и самый ненавязчивый сервис, — ласково произнесла Анастасия, поставив поднос на низ моего живота.

Пока я обдумывал значение сказанных слов, дверь заскрипела снова, и в проеме показалась голова гигантского человека, чье лопающееся от избыточного здоровья лицо покрылось тонкой сетью красных прожилок. Мы молча уставились друг на друга.

— Отдыхайте, отдыхайте, — милостиво позволила голова и исчезла.

— Это мой муж, — сказала буфетчица, словно извинившись.

— Да ну! — удивился я, глотнув замечательно крепкий напиток и подумав, что все же умеют варить кофе в наших гостиницах. — Он что, индеец? Вождь краснокожих?

— Шутить изволите, — обиделась Анастасия. — Местный он, только здоровья в нем много. Кровь с молоком.

— Как же ты с ним спишь? — поинтересовался я.

— А вот это уже не ваше дело, — сказала изменившаяся в лице буфетчица и решительно направилась к двери.

— Погоди, — смутился я. — Черт за язык дернул. Я не хотел тебя обидеть.

— Да ладно, — махнула рукой она. — Разве я обижаюсь? Вы ешьте, ешьте, а то яичница остынет.

— Слушай, а Ида сегодня работает.

— Не знаю, — сказала Анастасия, немного подумав. — Я-то выходная.

— Почему же тогда работаешь? — удивился я.

— Я не работаю. Я гостей принимаю.

— Каких гостей?

— Вас! Каких же еще?

— Нас? — удивился я, чуть не поперхнувшись куском яичницы. — Так мы, то есть я, у тебя дома, а не в гостинице?

— Конечно, дома, — обиделась буфетчица. — Где вы видели, чтобы в гостинице было такое чистое белье?

Я посмотрел на постель и понял, что она совершенно права, ибо ни в одной гостинице не может быть такого свежего белья. Не только постель, но и вся комната была отмечена удивительной неестественной чистотой. Дощатый пол, выкрашенный красной краской, просто блестел, а побеленные разведенной известью стены отливали синевой. Я содрогнулся от ужаса и робко спросил:

— Давно я здесь?

— Да вас вчера привез судейский конюх. Разве не помните?

— Конечно, помню, — печально произнес я, хотя отчетливо помнил, что он отвез меня в гостиницу.

— Да вы ешьте, а то яичница остынет, — ласково сказала буфетчица, и мне захотелось прижаться к ее большим грудям, чтобы не думать больше о карлике и его лошадином члене. Я с вожделением посмотрел на эту аппетитную женщину, но она ушла, улыбаясь, несомненно, подняв мое настроение. А ведь правда, что Анастасия, дочь государя, была несколько полновата.

— Это вечное желание черни изнасиловать царицу или, по меньшей мере, великую княжну, — раздался в моей голове знакомый насмешливый голос.