Иуда Искариот

 - Прости, Ванечка. Я не о тебе. Ты выполнял свою работу, свой долг. Делал, как учили, что говорили, директивы и решения съездов и пленумов. Тогда кто виноват? Кто?

 - Я думаю не надо искать виноватых. Их уже искали в тридцать седьмом году. Надо перестраиваться и жить по-новому. Повернуться, наконец, лицом к человеку, – Иван встал, подошел к окну. – Не поедешь, значит, на дачу. А я печку там протопил. За тобой приехал. – Иван замолчал.

 - Прости, Ванечка! Не была я любовницей никогда, теперь, наверное, не к чему учиться. Если по-товарищески после приговора суда, я обещаю, мы поедем, посидим, поговорим.

 - Хорошо, я буду ждать. В четверг? Ты не ответила, что Федор Федорович говорит? – Иван достал новую сигарету, закурил.

 - В тюрьму не посадят, больной Володя, с головой не все в порядке. Говорит, спецбольница, сколько лет, только год или три, – Нина вытерла слезу краем полотенца, висевшего на спинке стула.

 - Да, Володька, кто мог подумать, что ему предстоит такой ад пройти. Тихий мальчуган был, я помню, все смотрел исподлобья. Но он сам выбрал себе эту профессию «родину защищать». Звучит гордо и романтично. Но часто бывает совсем не так, как в книжках о героях. Война - это кровь, грязь, слезы. Прости, Нинуль, я понимаю, как тебе больно. У меня тоже подобная боль, если не сказать, большая боль, наверное, детей жалеешь больше, чем себя. Я поеду, наверное, поздно уже, и тебе надо отдыхать, устала ты за день, – эти слова Иван произнес тихим ласковым голосом, как тогда, тридцать лет назад.

 Сердце сжалось у Нины, комок подступил к горлу: «Согласиться? Поехать?».

 «Ничего, пусть поволнуется, как ты все эти годы», - говорил другой голос.

 Иван попрощался, поцеловал Нину в щеку и ушел. Она стояла  у окна и еще долго смотрела в темноту, в доме напротив стали гаснуть огни в квартирах. Город засыпал осенним сном до нового трудового утра.

 Иван Егорович покружил, сам не зная почему, по центру города и поехал на дачу. Ехать домой, после встречи с Ниной, он не хотел. От выпитого и от возбуждения, от встречи в душе все переворачивалось.

 «Бросить все к черту, уехать с Ниной в ее совхоз. Кем работать, механиком или бригадиром, парторгом даже», - думал он, проезжая по пустеющим улицам города. Виктор все напутал, Виктор и ему, как и всегда в жизни необходимо будет хитрить и притворяться. Доказывать преданность всем, кто проявил к нему снисхождение, а значит участие.

 «Черт возьми, неужели из этой стаи мне не вырваться?» «Ты государственный человек и мыслить должен по-государственному, а у вас, Иван Егорович, одни эмоции», - стоял в ушах голос Сергея Сергеевича.

 «Нет, домой я сегодня не поеду, поеду на дачу, выпьем с Тулупом по стопочке. Завтра в 10.00 отдавать деньги Куклину», – окончательно решил Иван Егорович и свернул с трассы на дорогу, ведущую на партийные дачи «Поле чудес», как звали их в народе.

Глава 32

 В 9.15 зазвонил телефон. Не зная почему, Нина вздрогнула от звонка. «Кто знал ее в городе? Ваня, семья Бойко, и адвокат Федор Федорович».

 Нина Никаноровна с тревогой в душе подняла трубку.

 - Здравствуйте, Нина Никаноровна,  - она узнала голос адвоката Митина.

 - Здравствуйте, Федор Федорович, что-нибудь случилось? Да?

 Митин помолчал и спросил:

 - Почему ты, Нина, решила, что что-то случилось?

 - Не знаю. Волнение какое-то с утра. Я рано, в 6.00 встаю, по деревенской привычке, что вы хотите мне сказать?

 Митин молчал.

 - Федор Федорович, не молчите, что-то с Володей? Да? Что с ним? – от волнения у Нины задрожал голос.

 - Нина Никанорова, это должно было случиться, я уже говорил вам об этом. Владимир Матвеевич умер сегодня ночью в тюремном лазарете от сердечной недостаточности.

 - Умер сегодня? Что вы говорите! Он вчера был веселый и бодрый. Этого не может быть. Это ошибка. Вы проверьте, пожалуйста, Федор Федорович, - Нина заплакала.

 - Нет, Ниночка. Я все проверил и звоню из СИЗО. Я даже поставил свою подпись под свидетельством по закону как адвокат, защищавший Володю на суде. Смерть наступила в 5.35 утра.

 Нина не расслышала последних слов Митина, в ушах у нее зашумело, ноги стали ватными, она присела на стул.

 - Идти, срочно идти в СИЗО, этого не может быть, – Нина начала собираться.

 Ее остановил Петр. Он взял руку матери в свои совсем не детские руки.

 - Мама, это произошло. Ты знала, это должно произойти, даже самые оптимистические заключения давали дяде месяцы, может, год жизни. Но только в других условиях, при необходимом лечении. Успокойся, мама, надо думать, что делать дальше.

 Нина попыталась освободить руку. Но слова сына - спокойные, рассудительные слова совсем взрослого мужчины остановили ее.

 - Да, сынок, ты прав. Надо думать, что делать дальше.

 Нина села в кресло. Петр сел на колени, на ковер, возле кресла, взял в руки ее руку и смотрел в глаза.

 - Надо идти в СИЗО, записаться к начальнику, чтобы выдали тело Володи, мы похороним его в Николаевке. Я помню, он мне писал из Ташкента, из госпиталя: «Земля здесь песчаная, красная, чужая. Хочу домой, чтоб закопали под березами, на нашем кладбище».