Иуда Искариот

 Зима 1989-го была своеобразна, даже старики не помнили такого: в декабре - до минус 30°, снег; в январе - резкая оттепель до плюс 8°; снег весь сошел, и снова - морозы до 30° в феврале и даже в марте. В области погибло до 70% озимых, и, что характерно, Урывский – один из северных районов, пострадал даже меньше других. Поступила директива обкома – пересевать яровыми. Урывский район яровые не сеял, он специализировался на озимых и овощах. Увеличить посевы овощей в обкоме не разрешили. Пока нашли семена яровых в других районах, пока посеяли, это сказалось на сроках высадки овощных культур, а сухая весна и начало лета внесли свои коррективы – много рассады погибло. От сильных зимних морозов пострадали также сады, а это не последняя статья доходов, тем более, что сады - инициатива Антипова, и он ревностно следил за полученным урожаем.

 Не более других пострадал и здесь Урывский район, но к нему было, наверное, более пристальное внимание на всех осенних партконференциях в обкоме. Урывский район упоминался чаще других в негативную сторону. Все было в минусах, даже животноводство, причем, во всей области. Нужны были жесткие решения, должны были делаться соответствующие выводы, чтобы отчитаться перед Москвой за низкие урожаи. Урывский район оказался на 16 месте из 31 сельского района, но в обкоме расценили, что для района, всегда входившего в десятку – это катастрофа.

 Если в других районах, может быть, делали скидку на погодные катаклизмы, но не Зарубину. В трех районах области, может, даже для создания объективности замен. Двух первых из последних отстающих районов и Зарубина, как бывшего передового района, резко скатившегося вниз, так было сформулировано решение обкома. Решение принято, отчеты ушли в Москву. Обычно это делалось зимой, после завершения всех сельхозработ, в области еще шла уборка сахарной свеклы и даже подсолнечника, не убранного из-за дождливой осени.

 В конце октября Зарубин был освобожден от должности первого секретаря Урывского райкома КПСС. Больше недели дальнейшая судьба Зарубина была неизвестна. Новую работу, как это делалось обычно, ему не предлагали, он находился в отпуске и даже стал подыскивать работу сам. Через неделю ему позвонил новый первый Николай Васильевич Кузнецов, они были знакомы по обкому. Кузнецов работал инструктором. Зарубин пришел в райком, зашел в свой бывший кабинет, где на главном месте под портретом Генерального Секретаря сидел уже Кузнецов:

 - Присаживайся, Лев Борисович, - предложил новый хозяин кабинета, когда Зарубин, постучав, вошел к нему в кабинет. – Лев Борисович, говорю сразу, на меня зла не держи, я не при делах. Мы люди партийные понимаем, куда пошлют, туда и идем.

 - Нет, что вы, - Зарубин специально, в ответ на дружеское «ты» Кузнецова, ответил ему «вы», – Николай Васильевич, я все понимаю. И я, когда пришел в этот кабинет, думал, что по всем критериям он должен был Захарову Ивану Егоровичу достаться.

 - Вот и хорошо, что понимаешь. Работать нам предстоит вместе, и на партийном учете ты в Урывском районе состоишь. На партию обид нет? – уже немного с издевкой снова на «ты» спросил Кузнецов.

 - Нет, Николай Васильевич, к партии ни обид, ни претензий у меня нет и никогда не было. Только на отдельных ее членов, - Зарубин и здесь остался верен себе – не смолчал.

 Кузнецов даже поморщился, как от зубной боли:

 - Лев Борисович, не будем играть в угадалки. Вы…, - Кузнецов впервые сказал «вы», - назначаетесь директором силикатного завода. Директор Великородных уходит на пенсию, вы идете на силикатный завод.

 - Ну, слава Богу, я хоть не сдвинул никого, - улыбнулся Зарубин. – Не нажил врага еще до назначения. Когда можно приступать, Николай Васильевич, к исполнению обязанностей?

 - Хоть сегодня. Приказ подписан утром, - Кузнецов для подтверждения своих слов показал лежащий перед ним лист с печатями. – Зарубин Лев Борисович, директор, подписи, начальник треста строительных материалов, все подписано, все заверено, - Кузнецов, прочитав, отодвинул бланк в сторону.

 - Разрешите идти? – четко, по-военному спросил Зарубин.

 - С Богом или, как говорят, ни пуха, ни пера, Лев Борисович, - Кузнецов подал ему руку. Лев Борисович пожал поданную ладонь и, уходя, добавил:

 - Лучше с Богом. Хотя нам, коммунистам, может, и не следует так говорить, но в справедливость хочется верить, пусть и небесную. До свидания, Николай Васильевич. Всего Вам хорошего. Успехов.

 Зарубин вышел. Кузнецов сел, задумался: «Что за человек Зарубин Лев Борисович - его бьют, снимают, а он, как ни в чем не бывало, из камня он что ли или лоск создает, держаться умеет? За несколько лет с третьего секретаря обкома до директора мелкого разваленного заводика понизили».