Иуда и Евангелие Иисуса

Конечно, те же самые книги, что так ясно говорят о царстве Божьем, устанавливающемся на земле, как на небе (коль скоро мы научились понимать их так, как читатели I века, вместо того, чтобы выхолащивать смысл искусственным разделением «религии» и «реальной жизни»), также говорят, и столь же ясно, о царстве совершенно иного типа и о власти совершенно другого типа, которую оно за собой влечет. Речь идет вовсе не о том, что Иисус обладает такой же властью, что и правители мира, разве что имеет ее несколько больше. Речь идет о том, что он воплощает и провозглашает другого рода власть, другого рода царство — абсолютно другого рода. Это как раз тот момент, за который многие, и не только поборники гностицизма, а и те, кто просто предпочитает спокойную жизнь, ухватились, чтобы заявить: «Ах, да; дело в том, что Иисус пришел, чтобы наступило духовное царство, а не политическое».

Но фрагменты, уже процитированные мной, исключают такой вывод — да впрочем, их уже исключила история первых двух веков церкви, которая запросто могла использовать подобную отговорку, будь такая возможность, и тем самым уберечь себя от множества бед, слез и крови. «Духовное» царство, которое действительно принес Иисус, — это установление одухотворенного владычества единственного истинного Бога в созданном мире, который, хотя, будучи испорченным бунтовщиками, остается его миром, миром, любимым им. Главная тема важнейшего из посланий Павла — ни что иное, как Божья справедливость, Божье стремление исправить мир раз и навсегда, принеся вместе с этим обещание спасения не от мира, а для мира[78]. Но это обещание порождает и подпитывает не обычную политическую или милитаристическую революцию, а радостное празднование победы Мессии, Иисуса, над самой смертью — последним оружием тирана, так что тот самый крест, что был символом ненавистной власти кесаря, теперь становится символом непостижимо глубокой любви Бога Творца, Бога Израиля. И победа над смертью не означает союз со смертью, когда сама смерть считается твоим другом, как в Евангелии Иуды. Победа над смертью означает отношение к смерти как к злейшему врагу, побежденному Иисусом и больше не способному приводить в ужас[79].

Такова богословская основа, на которой стояла церковь в ранний период гонений на христиан. Краткий обзор деятельности Игнатия Антиохийского (умершего приблизительно в ПО году н.э.) подтверждает это; порой люди говорят об Игнатии так, будто он был заинтересован исключительно в своей епископской власти и своем престиже, между тем как на самом деле он сохранял верность своему распятому Господу, глубоко осознавая, к чему это его вскоре приведет. Поликарп, епископ Смирнский, в первой половине II века вполне ясно высказался о конфронтации между двумя соперничающими владыками: «Уже восемьдесят шесть лет я служу Ему, — обращается он к государственному мужу, пытавшемуся заставить его отречься от Иисуса, — и Он ничем меня не обидел; как мне хулить своего Царя и Спасителя?» Поликарпу было прекрасно известно, что понятия «царь» и «спаситель» являлись титулами кесаря, и это заявление о верности Иисусу привело его прямиком на костер[80]. Та же судьба постигла и святого мученика Иустина: стремящийся к взаимопониманию, он всегда был готов выслушивать доводы оппонентов и вести диалог, но когда от него потребовали поклясться в верности кесарю, а не Иисусу, он наотрез отказался[81].

Помимо прочего — и для нас с вами это весьма актуально — показателен пример мучеников Вьенны и Лиона. Описание ужасающих страданий христианской общины двух крупнейших городов Галлии, созданное почти современником тех событий, сохранилось в книге «Церковная история» Евсевия Памфила[82]. С подачи римского императора города были охвачены репрессиями. Христиан обвиняли (как обвиняет их Евангелие Иуды) в самых разных гнусных пороках — сексуальных извращениях, людоедстве, и т.д. По–видимому, преследователи считали необходимым сжигать тела христиан и развеивать их прах над рекой Роной, чтобы от казненных не оставалось ничего. И вот показательный момент:

Они делали это в расчете победить Бога и отнять у них возрождение. Они так и говорили: «Чтобы и надежды не было у них на воскресение, поверив в которое они вводят странную новую веру, презирают пытки и готовы с радостью идти на смерть. Посмотрим, воскреснут ли они и сможет ли их Бог помочь им вырваться из наших рук».[83]