Свет в подвале был беспощадно ярким. Мы остановились перед лестницей. «Жди здесь, — прошептала надзирательница. — До моего возвращения не двигайся». Она исчезла за углом. Я слышала шаги, голоса, позвякивание ключей. Это тюрьма в тюрьме. Положила руку на сердце, чтобы успокоиться.
Пришла надзирательница и подала знак идти за ней. Мы миновали ряд запертых дверей. Она считала их, на каждую показывая пальцем. У одной из них она остановилась, отперла ключом и распахнула.
Рита спит на кровати, слегка посапывая, прямо под люминисцентной лампой. Я подошла, тихонько радуясь, что путешествие окончилось. Тогда увидела Ритино лицо.
Нижняя губа разбита, щека распухла и сравнялась с носом. Она так изменилась, что превратилась в монгольский вариант самой себя.
Все, что я могла — это смотреть на нее.
Рита меня заинтересовала и одновременно вызвала отвращение, как только я ее увидела. Почему — поняла лишь сейчас, стоя в этом омерзительном месте. Сколько себя помню, всегда пыталась подобрать слово для обозначения чего-то поддельного, искривленного, обезображенного грубыми противоестественными силами. «Исковерканный», «фальшивый», «перекрученный», «покоробленный». Ни одно из этих слов меня не устраивало. Я жила жизнью, у которой не было названия. Только сейчас, глядя в лицо Риты, обнаружила, что нашла это слово — «Рита». Похрапывающая, с засохшей на губе кровью. Грязные длинные ноги, с накрашенными ногтями, поджаты. Вот мое слово: «Рита».
— Рита, — прошептала я.
Она продолжает спать.
Матрац без простыни, нет ни одеяла, ни подушки. Она окоченеет, когда проснется, и может заболеть от промозглого подвала и побоев.
— Рита, — прошептала я снова, прикоснувшись рукой к плечу.
Она вскочила, закрывая лицо обеими руками, крикнула: «Прочь от меня, идите вон!»
— Тс-с-с-с, милая, это я, миссис Тайлер, видите? Все хорошо, Рита, здесь только я.
Она опустилась на раскладушку, хотела что-то сказать, остановилась, отняла руки от лица.
— Посмотрите на меня. Посмотрите, что они сделали.
Она выглядела сейчас маленькой и жалкой. Угловатая, похожая на моих мальчиков в то время, когда они еще позволяли мне их обнимать. Все хорошо, Рита, все хорошо. Ее рыдания сотрясали нас обеих.
Глава двенадцатая
Воскресное утро. В кабинете начальника тюрьмы на полу голубой ковер, массивный стол, абажуры из ткани, большие, с волнообразными краями. Мы с миссис Тейлор сидим на деревянных стульях, обтянутых вельветом, и ждем. Мне разрешили принять сегодня душ. У меня разбиты губы и опухоль под левым глазом. Больная, но теперь хоть чистая, я сижу в спокойной обстановке.
Начальник вошел, как входит директор в приемную. Ему около сорока, выхоленный, в хорошем костюме. Умный и открытый взгляд. Жду, что он поймет меня и даже простит. Жду, что он содрогнется при виде моего лица и посочувствует мне.
— Леди, — сказал он, устроившись в своем директорском кресле с высокой спинкой. Перед этим он пробежал глазами лежавший перед ним лист, потом еще один. — Приказы должны исполняться. В противном случае страдают люди. В мои обязанности входит все, что связано с порядком.
Он посмотрел на меня.
— Вы ударили служащего, наблюдавшего за порядком? Правда?
— Мне заломили руку за спину.
— Потому что вам велели повесить трубку, а вы отказались.
Он повернулся к миссис Тайлер, и та поникла под его пристальным взглядом.
— Вы позволили себе вмешиваться в действия служащих, пытавшихся усмирить вашу буйную подругу?
Я ожидала, она скажет, что они применили излишнюю силу, и она действовала, охваченная мгновенным порывом. Или скажет что-то в этом роде. Она же опустила голову.
— Вы в тюрьме, леди. Вы не на богатой ферме и не на курорте. В тюрьме вы делаете именно то, что вам говорят. В противном случае — расплачиваетесь. Передо мной лежит обвинительный акт о вашем нападении. Официальное обвинение будет предъявлено. Вы снова под арестом, леди. Рекомендую обратиться к своим адвокатам.
По возвращении в камеру мисс Тайлер пришла в ярость.
— Я не могу, — говорила она, — я не могу прийти домой и сказать Джону, что меня снова арестовали. Он убьет меня. Мне лучше не появляться дома.
Ее не волновало, что она сядет на второй срок. Главное — как воспримет все это ее муж. Она была в отчаянии как подросток, который взял без разрешения родительскую машину и тут же разбил ее. Она беспокойно касалась руками лица и шеи, теребила одежду. Трясла руками так, будто они онемели от долгого писания.
— Вы меня в это втянули, — сказала она. — Мне нужно было лучше смотреть, прежде чем знакомиться с вами.
— Что это значит? Послушайте, никто не просил вас лезть. Вы сами это сделали, теперь должны расхлебывать последствия. Вы, а не ваш муж. Его ни в чем не обвиняли. Кто знает, может, он наслаждается своей свободой. Может, он рад будет услышать, что вы остаетесь в тюрьме еще на пару дней.
— Не думайте, что все мужчины такие, как ваш муж. Мой муж не приводит женщин в дом. И никто, кроме меня, не отвечает на звонки.
— Вы этого не знаете.