Юбилейное танго

Орешкин. А-а… А как это – в плохом?

Шухов. Ну, привет, ты что ж, не знаешь, что такое друг в плохом смысле?

Орешкин. Нет. То есть я могу догадываться…

Шухов. Ну вот и догадайся, если можешь. Догадался?

Орешкин. Да.

Шухов. Молодец. Ну и в каком же ты смысле мне друг?

Орешкин. Вам? В хорошем, наверное.

Шухов. А мы на «вы» разве? Я думал… Извините.

Орешкин. Неважно. Можно и на «ты».

Шухов. Можно? Ну слава богу, а то неловко как-то. Пятьдесят лет прожил, а получается – невоспитанный. Правда, Валерик говорит, что воспитанные люди подозрительны.

Орешкин. Кто?

Шухов. Валерик. Ты что, не знаешь Валерика?

Орешкин. А кто это?

Шухов. Как кто? Твой сосед.

Орешкин смотрит налево.

Нет, справа. Узнал?! Председатель Общества трезвости. В свободное – от борьбы с алкоголем время – начальник третьего цеха.

Орешкин. Очень приятно.

Шухов. Ему тоже. А как тебя ему представить?

Орешкин. Орешкин.

Шухов. И все? Просто Орешкин?

Орешкин. Игорь Владимирович.

Шухов. Игорек, значит?

Орешкин. Ну… Можно и так.

Шухов. А к чему церемонии? Здесь же все свои. Так что, ты все же скажи пару слов, а то всухую…

Орешкин. Я не умею.

Шухов. Ну как так не умеешь? Пришел к другу на юбилей, что же ты не заготовил для него пару теплых слов? Не может быть. Одним подарком думал отделаться? Наверняка ты что-то хотел сказать. Какой я добрый и отзывчивый, как всегда готов прийти на помощь не только другу, но даже малознакомому человеку, если он в ней нуждается… Так ведь?

Орешкин. Ну…

Шухов. Ну вот видишь. Я же чувствовал, что ты просто стесняешься большого стечения народа. Ты, наверное, хотел после, наедине, да?

Орешкин. Ну…

Шухов. Но здесь же все свои, так что не стесняйся, давай.

Орешкин (поднимается с бокалом). Дорогой Василий Владимирович…

Шухов. Владленович.

Орешкин. Да? (Смущен.) Извините. А мне показалось…

Шухов. Ничего, ничего, валяй дальше. Не ты первый. Все путают. А он тебе заодно не сказал, что в Чернобыле тоже сначала ничего не случалось? И на «Адмирале Нахимове»? И взрывчатку возили вагонами, и тоже ничего, сходило. И тоже приезжали добрые дяди и уговаривали: давай, давай, надо, ничего не будет. И чем это в результате кончилось? Не сказал?

Орешкин. Ну, это, знаете… дешевый прием. Вы берете случаи с уже известным концом, печальным. А сколько других? Десятки теплоходов, АЭС работают, и ничего. И взрывчатку возят тоннами. И, кстати, я еще ни разу не слышал, чтобы у какой-нибудь «скорой» тормоза отказали. Почему же вдруг им начать отказывать? Только потому, что вас начальником Госприемки назначили? Чтоб подчеркнуть вашу значимость? Я не вас лично имею в виду, всю вашу службу. Чтоб никто не говорил, как тут у вас я слышал: деньги гребут, а ни черта не делают? Нет, я вас понимаю, вам, конечно, хочется, чтоб вашу работу ценили, особенно те, с кем вы вчера вместе ОТК обманывали…

Шухов. Слушай, ты не находишь… Пришел к человеку на юбилей, и вместо того чтобы… хамишь ему. Как это – с точки зрения здравоохранения?

Орешкин. Извините, я не хотел.

Шухов. «Не хотел»… Хотел! Только получить свои паршивые манжеты еще больше хотел. А когда понял, что не обломится… (Выходит.)

Аня. Да-а… Надо же. Ну вы тоже… И так у человека такое событие, столько денег потратил, а гостей… А вы еще со своими делами…

Орешки н. А что я? Правду сказал?

Аня. Правду… А кому она нужна, ваша правда? Целыми днями только и слышишь – правда, правда… И в газетах, и по телеку. А что толку от нее? Кому от нее лучше стало? Кроме тех, кто ее за деньги пишет. Что – продуктов больше стало? Или тряпок? Еще все хуже стало с этой вашей правдой. Раньше тоже ни черта не было, но хоть как-то жалели друг друга, а сейчас прямо как с цепи все сорвались.

Орешкин. Не преувеличивайте.

Аня. А вы постойте в очереди после работы да поглядите на лица. Да попробуйте что-нибудь кому-нибудь сказать – я посмотрю тогда на вас.

Орешкин. Все сразу не бывает. Слишком долго все разваливалось, чтобы в один день…

Аня. Значит, опять ждать, да? В темноте – светлого будущего? Бабка моя ждала, мать, я, теперь, значит, и дочке – вдаль глядеть, стоя в очередях?

Орешкин. Но все-таки в чем-то получше стало.

Аня.В чем?

Орешкин. Ну, хотя бы в том, что мы не боимся говорить обо всем этом.

Аня. Да? А толку что от этого? Ну обличают, ну снимают, ну сажают даже, а что меняется? Кроме фамилий. Вот у нас директора сняли, под суд отдали. Воровал якобы. Ну и что – лучше стало? Хуже! Раньше хоть снабжение было, и икра черная, и овощи свежие даже зимой, а сейчас что? Вот – икра минтая да помидоры консервированные. Вам так лучше? Тот хоть какой ни жулик, но связи имел на базе. А этот пришел, как дурак с мороза, – кто ж с ним дело иметь будет?…

Орешкин. Вы все с ног на голову переворачиваете.

Аня. Ничего я не переворачиваю. Все эти ваши реформы да перестройки – на бумаге. А у нас как было мясо по талонам, так и есть. И как не было никакого молока, так и нет. А газету на завтрак не сваришь.

Орешкин. Знаете, что я вам скажу? Это обывательская точка зрения. Да, сегодня, к сожалению, это еще имеет место, но…