Итоги № 48 (2013)

— Представьте ситуацию. Генный анализ становится все более доступным, и вот человек приходит устраиваться на работу, а ему говорят: «Нам нет смысла вас нанимать, поскольку в ближайшие три года у вас велик риск инсульта». Или другой пример. Машу Н. берут на работу, она проходит тесты. А после этого вставляет себе в мозг чип, который ускорит процессы в ее мозге в несколько раз, да еще и объем памяти увеличит. Это все та же Маша Н. или нет? Это первый момент. И второй: а как будут конкурировать между собой люди с чипом и без чипа?

В общем, современные технологии ставят перед человечеством серьезные философские и этические вопросы, с которыми мы пока не знаем, как справляться. Мы начинаем превращаться в других людей. Я недавно читала лекцию магистрантам физического факультета одного из вузов в Петербурге, стала им примерно это же излагать и говорю: «Ведь вы подумайте: у человека будут почки и печень искусственные, сердце другое, в мозги вставлены чипы, вместо своих суставов — протезы. Скажите: где заканчиваюсь я и начинается кто-то другой?» Встает один очень умный мальчик и говорит: «А вы можете сказать, где вы начинаетесь?» Тут я и застыла. Я-то им про физическую оболочку говорю, а он взял и расширил рамки — и опять миллион вопросов встает. Наши знания позволяют нам понять, как многого мы не знаем. Но я бы не хотела, чтобы из вышесказанного был сделан вывод, что лучше бы нам и не учиться вовсе, потому что «во многой мудрости — много печали». Это верно, но человеческая потребность к знанию неистребима. Мы такие существа, нам хочется все время узнавать что-то новое.

— В современной науке жесткая конкуренция?

— Современный мир очень жесткий, и научная конкуренция серьезная. Если у меня суперкомпьютер, а у вас — логарифмическая линейка, нам не о чем с вами разговаривать, потому что мы находимся на разных уровнях развития цивилизации. Может, вам стоит поменять область деятельности и начать печь чудесные пирожки, и вы будете богаче, чем все ваши научные коллеги. Конечно, можно без всякой аппаратуры взять и сделать открытие — например, оно во сне приснится. Но это не отменяет технологичных областей в науке, которые зависят от приборов и развития техники, от вложенных денег.

— А когда вы в советское время занимались наукой, вы ожидали, что наступит такое непростое время?

— Я вам скажу парадоксальную вещь. Я не была любительницей советской власти, но система, по которой в то время работала Академия наук, была близка к идеалу. Мы тогда этого не понимали, но приезжающие из-за границы коллеги говорили: вы в раю, такого нет нигде, потому что вы занимаетесь, чем хотите. Никто ничего от меня не ждал. Мне платили зарплату, и я занималась наукой. Когда мне надо было что-то из приборов, то стоило написать заявку, и все необходимое к тебе на стол приезжало. Вообще не надо было думать, где это достать и откуда взять деньги. Какие тендеры, какие гранты, какая конкуренция? Естественно, были некие научные планы, но довольно свободные. Внутри какой-нибудь большой темы типа «Слуховое восприятие» вы могли довольно свободно ориентироваться, поехать на конференцию. Помню, когда наши ученые только начали выезжать за границу и я приехала на одну из первых конференций в Германию, иностранцы смотрели на меня, как на марсианку: надо же — нормальный человек, говорит, смеется. Потому что до этого они видели только чиновников, людей в футляре. Даже спрашивали, можно ли меня потрогать…

Наше образование было одним из лучших в мире, я под этим подписываюсь. И наука была очень сильной. Собственно, когда пошел отток мозгов, это и подтвердилось. Запад — сильный и холодный, он просто так никого держать не будет. Конечно, берут только заведомо сильных, кто укрепляет их историю. Многие тысячи людей уехали и успешно работают. Часть из них — нобелевские лауреаты, между прочим.

Сейчас другая эра. Я знаю много людей, которые живут на две страны, работают в международных центрах. И это заинтересованные, очень сильные молодые люди — в том числе мои студенты, аспиранты, магистранты. Кстати, интересная вещь: многие из них учились за границей и даже западные степени получили, а потом вернулись. Не потому, что не могли там устроиться, а потому что не захотели. Я спрашивала их: почему? Они говорят: нам здесь интереснее. Так и живут: преподают в Англии, потом еще куда-нибудь поедут — такие граждане мира. В конце концов, каждый хочет жить дома, если ему дверь не запирают на засов. А у них ничего не заперто. Более того, их приветствуют как с той, так и с этой стороны.

— Что особенно сейчас занимает исследователей, изучающих мозг?