Итоги № 46 (2013)

— Тут сыграло роль мое общение с баритонистом Джо Темперли. Я только начал играть на стареньком довоенном альт-саксофоне, а баритон-сакс был еще большей редкостью. Джо, узнав об этом, предложил мне взять его инструмент и попробовать дунуть. Мне хотелось показать все, что я умею, но это оказалось невозможным. Все было необычно — огромный, тяжелый инструмент с непривычной аппликатурой, а главное, толстый мундштук с широченной тростью, непривычной для губ. Так что с первой попытки мне не удалось выдуть даже элементарный звук. В конце концов я что-то ему сыграл. Но тут выяснилось, что я все делаю неправильно — зажимаю кисти рук, распускаю губы, дышу легкими, вяло вдуваю воздух в мундштук, нажимаю не на те комбинации клапанов. Джо объяснил мне многое из того, о чем не написано в учебниках, чему саксофонисты учатся сами.

— Где доставали инструменты?

— На так называемой бирже. Когда-то «биржа» находилась на углу Неглинной и Пушечной, а где-то на грани 50-х и 60-х переехала в проезд Серова. Я начал ходить туда году в 1956-м, когда интерес к бродвею упал и появились другие интересы. В этот момент я сам решил стать лабухом. Пробовал силы как барабанщик в институтском оркестре, пытался играть по слуху на рояле под Эрролла Гарнера и Джорджа Ширинга. Традиционное страйд-пиано и буги-вуги, где басовая партия игралась левой рукой, я освоил, но преодолеть барьер модернистской манеры игры на пиандросе (так лабухи называли рояль) было сложно.

— Понятно, но на «биржу»-то вы отправились не за пиандросом?

— Нет, конечно. Я ходил, чтобы разузнать, где играют джазмены, на какой халтуре. А потом отправлялся на эту халтуру — подсмотреть, как играет левая рука. С какого-то момента я сам начал иногда поигрывать на халтурах то на рояле, то на контрабасе — почти бесплатно, лишь бы попрактиковаться и покрасоваться перед чувихами, изобразить из себя лабуха, а не обычного посетителя танцев.

— Но вы решили стать именно саксофонистом...

— Все началось с того, что я нашел под сценой клуба МИСИ им. Куйбышева старый, довоенный немецкий альт-саксофон в жутком состоянии. А потом, когда в Московском архитектурном институте я был руководителем небольшого студенческого оркестра, в магазине музыкальных инструментов на Неглинной улице рядом с «биржей» поступили в продажу саксофоны из ГДР, фирмы Weltklang, — не бог весть что, зато новые. Правда, мундштук, прилагавшийся к инструменту, был абсолютно непригоден. Пришлось срочно искать на «бирже» самодельную копию какой-нибудь фирменной модели типа Berg Larsen и покупать трости для тенор-сакса у подпольного мастера Телятникова.

— Говорят, саксофоны чуть ли не разгибали, отнимая у владельцев.

— Во всяком случае саксофон был изъят из отечественной жизни. Как символ американской культуры и главный инструмент идеологического оружия империализма — джаза. Бытовала фраза, якобы сказанная сталинским идеологом Ждановым: «От саксофона до ножа — один шаг». В музыкальных учебных заведениях саксофон, как и аккордеон, был просто запрещен. Остались лишь кларнет и баян. Так что стать саксофонистом я вначале даже не мечтал, хотя моим любимым джазменом стал лучший баритон-сакс Америки — Джерри Маллиган. Я мог спеть нота в ноту все его импровизации.

— Быстро научились играть?

— Это было мучительно. Я даже не знал, как правильно дышать при игре, экономя воздух и не дуя что есть мочи. Первое время у меня кружилась голова от избытка кислорода. Надо было дышать животом и вдыхать через нос, а вдыхал я ртом и в легкие — надувал щеки, как лягушка, задыхался, краснел как рак. В конце концов интуитивно понял, что не прав. Мне помогли самиздатские книги, посвященные древней науке индийских йогов о пранаяме, правильном дыхании. Потом я получил подтверждение этим дыхательным приемам в теории нашего ученого Бутейко. А когда появился магнитофон «Яуза-5» с тремя скоростями, я стал записывать импровизации Чарли Паркера на пленку и воспроизводить в два раза медленнее. Так я смог расшифровать его молниеносные пассажи, которые сперва казались недосягаемыми.

— Отношение к джазу в СССР понемногу менялось?