Итоги № 46 (2011)

— Согласен, но я склонен рассматривать фигуру Высоцкого в более широком контексте. Я пишу о его сложном отношении к России, о его неспособности побороть тягу к алкоголю и наркотикам. И о наших отношениях, конечно. О прощальном письме, которое он спрятал, понимая, что мы никогда больше с ним не увидимся. Я узнал о его смерти, находясь в Греции. Мне четыре дня никто не решался сообщить эту страшную новость. Когда вернулся домой, то на столе обнаружил его прощальную записку со стихами, где были такие строчки: «Как хороши, как свежи были маки, из коих смерть схимичили врачи». Маки — значит опиум, героин, морфий. Он предсказал свою смерть. Заканчивалось стихотворение вполне оптимистично: «Мишка! Милый! Брат мой Мишка! Разрази нас гром! Поживем еще, братишка, По жи вьем! Po gi viom». Но названо то прощальное стихотворение «Михаилу Шемякину — чьим другом посчастливилось быть мне!». То есть говорил он в прошедшем времени, предчувствуя уход.

— А он рассказывал вам упоительную историю, как его отшил Чарльз Бронсон? Я где-то об этом прочитал.

— Как же! Как-то раз я потащил его в кино на фильм «Однажды на Диком Западе». С тех пор он стал грезить Бронсоном. Ввалился ко мне по возвращении из Северной Америки. И первое, что произнес: «Мишка! Бог есть!» На одном из приемов в Монреале он увидел Бронсона, который стоял у колонны и в одиночестве курил. Высоцкий подошел, чтобы выразить свое восхищение. Тот, не оборачиваясь, сквозь зубы произнес: «Fuck off!» Высоцкий был страшно уязвлен. Он бросился к Марине, умоляя ее, мол, беги, объясни Бронсону, что я не могу ему объяснить по-английски, скажи, что я известный поэт, художник, актер и очень люблю его фильмы. Марина мне потом рассказывала: я быстро делаю макияж, подбегаю к Бронсону, строю ему глазки, говорю, что я французская актриса, ля-ля-ля. А он так же, не повернув головы, процедил ту же фразу. Возвращаюсь. Володя: ну как?! Ты объяснила?! — Да, но он меня послал туда же, куда и тебя. Володя сильно переживал унижение, а потом сказал, что вспомнил, за что был наказан. Рассказал мне: стою я как-то в шесть утра в Москве. Голова гудит с похмелья. Промозгло, зябко, метет легкий снежок. Одна только мысль  — где достать бутылку. Останавливаю подряд несколько такси. Как назло, ни у одного таксиста водки нет. А тут какой-то одинокий прохожий, молодой парень, вдруг меня узнал. Подходит: вы Высоцкий? Я вас узнал! А я ему так зло говорю: иди на х..! Ведь одна мысль только в голове: где достать выпить. Парень был ошеломлен, как будто я влепил ему пощечину, тихо так повернулся и поплелся прочь. Когда он скрылся за углом, у меня дико защемило сердце. Что же я наделал?! И вот через Бронсона свершилась расплата.

— При жизни Высоцкого у вас с Мариной Влади были непростые отношения. А теперь?

— У нас с Мариной никогда не было блистательных отношений. Она очень ревновала к нашей дружбе. В то же время, когда Володе становилось плохо, она вызывала меня, сдавала мне его на руки, и я с ним возился дней по десять кряду. Запои — страшная штука. Мы помогали друг другу. Помните строчку из «Французских бесов»? «Пьянели и трезвели мы всегда поочередно». А зашивались вместе, девять раз. Понимали, что больны, и хотели вместе от этой болезни избавиться. Примерно месяц назад я с Мариной разговаривал. Рассказал про книжку, уточнил кое-какие детали. Сказал, что в книге будет главка и про нее, где упомянуто про ее книгу «Прерванный полет», вызвавшую у многих, в том числе и у меня, отрицательную реакцию. Она сказала, что только сейчас поняла, насколько Володя был глубоким человеком, намного умнее всех нас вместе взятых. Он понимал и выразил в своих стихах то, что только сейчас мы начинаем постигать. Я могу подписаться под ее словами. И вспомнил, как Марина самолично снимала с Володи посмертную маску: когда-то в юности она занималась скульптурой. Каково ей было это делать, ведь она знала, что он ей изменял с Ксюшей, которая была с ним в ночь смерти. Марина мне говорила: представь, сижу, снимаю маску с любимого человека, и душа раздирается на части: хочется дать ему пощечину и в то же время целую его мертвое лицо. Когда я ее увидел после смерти Володи, то поразился: Марина страшно похудела, ну просто мешок с костями. Она даже влезла тогда в Ривино платье (Ребекка Модлен, первая жена Шемякина. — «Итоги»). А Рива — худенькая, маленькая. Меня это поразило тогда.

— Во «Французских бесах» Высоцкий писал про вас: «Хотя он огорожен сплошь враждебным частоколом». К счастью, сегодня частокол заметно поредел, и эта выставка-презентация еще одно тому свидетельство.