— А кто мог это сделать? Володька Максимов был умным человеком и не стал бы предлагать подобное. Мы любили друг друга, всегда встречались, когда я приезжал в Париж. Шел к Максимову, преодолевая в себе липкий страх «совка», поскольку понимал, что за ним наверняка приглядывает КГБ. Он же издавал журнал «Континент», руководил антикоммунистической организацией «Интернационал сопротивления»… Не меньшие проблемы с советской властью были и у Эрнста Неизвестного, с которым я тоже дружил. В ночь после его знаменитой ссоры с Никитой Хрущевым на выставке в Манеже мы вместе ходили по Москве, пили водку, разговаривали, я смотрел на Эрнста как на бога и понимал, что не смогу поступить, как он. Для этого нужно быть человеком, которому нечего терять, а я не чувствовал в себе готовности лечь на амбразуру. Все-таки помнил об определенных обязательствах перед семьей. И в Америку не собирался уезжать, меня вполне устраивала парижская жизнь, я мечтал снимать авторское кино в Европе, обожал Годара, Трюффо… Собственно, сценарий был готов, мы с Фридрихом Горенштейном написали его еще в Москве. В 78-м меня включили в жюри Каннского фестиваля, и я обо всем договорился с французскими продюсерами. Речь шла о фильме с Симоной Синьоре в главной роли. Мы с ней много общались. Она уже здорово пила, по слухам, пристрастившись к вину из-за романа ее мужа Ива Монтана с Мэрилин Монро. Симона подарила мне свою книгу, мы обсуждали детали будущей работы и ждали, пока продюсеры соберут недостающую сумму денег. Оставалось найти сравнительно немного, когда пополз нелепый слух, будто я агент Лубянки. Известная фигура во французском кинематографе Тоскан дю Плантье, который должен был помочь финансами, так отреагировал на мои слова, что я не в восторге от последних фильмов Тарковского. Он-то боготворил Андрея и считал, что не любить того могут лишь завистники и эмиссары КГБ. А мы уже почти не общались с Тарковским, в последний раз виделись двумя годами ранее в Канне, где я передал ему устную просьбу Андропова вернуться в Советский Союз. Об этом меня попросил Сизов, директор студии «Мосфильм». Мол, Юрий Владимирович гарантирует, что Тарковского не будут удерживать в стране: пусть лишь приедет и обменяет синий служебный паспорт на красный общегражданский. Андрюшка спросил меня тогда: «А что это ты шлешь приветы от КГБ? Сам работаешь на органы?» Сказал в шутку, но мысль, очевидно, запала. Андрей находился в ужасном моральном состоянии, он сжег мосты, к нему не выпускали из СССР близких, и, конечно, это сказывалось на настроении, отношении к окружающим. Тарковский был очень нервным, хрупким, ранимым… Словом, закончилось тем, что дю Плантье не дал несчастных полмиллиона франков на мой фильм. И Симоне Синьоре напели что-то в уши. Когда мы встретились вновь, она вела себя совершенно иначе, сомневалась, сможет ли сняться у меня. В результате я не поставил фильм и уехал в Голливуд. Там никто не ждал меня с распростертыми объятиями. Три года сидел без работы, перебивался лекциями по кино, чтобы выжить, торговал черной икрой, которую привозил из Москвы. Для ее покупки составлял письмо на бланке «Мосфильма», мол, в советском консульстве в Сан-Франциско готовится прием делегации и требуется три килограмма белужьей. С сопроводительной бумагой беспрепятственно пересекал таможню… Полукилограммовой банки хватало на пару месяцев спокойной жизни. В Нью-Йорке продавать икру мне помогал Милош Форман.
— Милош уже был богат и ни в чем не нуждался. «Кукушка» — это 1975 год, а первая снятая им в США картина «Отрыв» не преуспела в прокате, хотя и получила специальный приз жюри Каннского фестиваля. Замечательный, очень смешной фильм в духе чешской «новой волны»! Он не пошел в Штатах именно в силу гениальности. Американцы не сумели оценить юмор европейца. Форман долго пребывал в депрессии, года полтора не выходил из дома. Он жил тогда в Бруклине с Иваном Пассером, коллегой и таким же политэмигрантом из Чехословакии. Потом уже пришла всемирная слава. Мне Милош помогал по доброте душевной, мы были давно знакомы. В Лос-Анджелесе моим икорным «компаньоном» стал продюсер «Полуночного ковбоя» Джерри Хеллман. Он распространял деликатес среди обитателей Малибу, включая Барбру Стрейзанд, большую поклонницу икры. Вот Джерри я всегда оставлял баночку в качестве презента. Сколько мы с ним водки выпили… Замечательный человек!