Итоги № 21 (2013)

Американская порнозвезда Саша Грей отправилась по маршруту Владимира Путина в «Ладе-Калине». Машина почти сразу сломалась

 

Во всей пленительной красе,

Врубив на полный газ,

Несется Саша по шоссе,

Без сушки в этот раз.

Нет, Саша сушку не сосет.

До этого ли ей?

Экстрим неистовый несет

По трассе Сашу Грей.

Победным путинским путем

Летит порнозвезда,

Что был указан нам вождем,

Сказал бы я — куда.

...Вдруг встала тачка на ходу,

Как будто в горле ком,

Не любит быструю езду

Наш русский автопром.

Но на «Фольксваген» пересев,

Передохнув чуть-чуть,

Опять храбрейшая из дев

Продолжила тот путь,

Которым столько лет идем

Упрямо, как ишак,

И даже если упадем,

Свой не замедлим шаг.

И сколько б ни сгубили «Лад»

На нем мы и «Калин»,

Но нет пути у нас назад.

Вот что обидно, блин!

: Empty data received from address

Empty data received from address [].

За стой! / Общество и наука / Культурно выражаясь

За стой!

/ Общество и наука/ Культурно выражаясь

Очередной социологический опрос обнаружил, что население нашей страны считает Леонида Брежнева лучшим правителем в новейшей истории — даже лучше Сталина. Писатель Александр Кабаков попытался вспомнить, чем уж был так хорош генсек, коллекционировавший автомобили и золотые геройские звезды

 

Завидую тем, кому пока непонятен смысл этого тоста. Вот старички, отчаянно тоскующие по прекрасному советскому времени, меня наверняка поймут — мы были молоды, и юное беспутство окрашивало все в радужные цвета приключений, а то и в багровый оттенок страсти... И какое нам было дело, кто там сидит в Кремле, старательно давая пищу для анекдотов про себя! Уверен, что по крайней мере половина тех, кто с любовью вспомнил товарища Леонида Ильича Брежнева (именно так вопреки обычаю русского языка тогда писали), нет, больше половины, не Брежнева вспомнили, а то время, когда ночью всегда было чем заняться, а утром мучила только совесть — ну и похмелье...

Но брошу я, пожалуй, ностальгию физиологического происхождения и попробую вызвать из памяти некоторые реальности брежневских времен.

Мяса и всего, что из мяса делают, в магазинах, кроме московских и отчасти ленинградских, не бывало никогда. Загадка «длинное, зеленое и пахнет колбасой» имела разгадку «электричка Москва — Ярославль». Я жил в большом украинском городе, где был гигантский мясокомбинат, на котором делали все — и даже какую-то неведомую «брауншвейгскую сырокопченую». Ее не бывало даже в продуктовых наборах обкомовского уровня, куда она и все прочее потом девалось — одна из тайн развитого социализма. Однажды в командировке я целый день пробегал по огромному промышленному городу Куйбышеву (Самара), а вечером решил купить какой-нибудь еды. В гастрономе было темновато, одинокая кассирша читала толстый роман. Продавались рыбные консервы в томате, сырой черный хлеб и местного разлива водка, пахнувшая нафталином даже сквозь пробку...

Очередь в месткоме на квартиру была длиной в пятнадцать лет, на «Жигули» — в три года, на шубы из каракулевых лапок — сколько получится. Джинсы стоили 150 рублей (существовало такое выражение «с рук», а в магазине их не могло быть), зарплата рядового инженера была 120. Японский двухкассетник с приемником отмечал трагический перелом жизни — больше желать было нечего...

Соответствующий анекдот про генсека с неудачно сделанным зубным протезом был такой: «Товарищи, у нас не хватает товаров... на букву «фэ»... вспомнил: фсех!»

Интересно, кто тогда придумывал такие анекдоты? Не те ли, кто теперь тоскует по брежневскому предпохоронному покою?..

К слову, насчет покоя: в Москве, не говоря уж о прочих населенных пунктах, было темно. И на Тверской. И на Красной площади — если не считать подсветку звезд. Вот никто этого не помнит, а я помню точно. «Плюс электрификация...»

Теперь о духовном.

На таможне при возвращении из Болгарии (спасибо, что хоть туда выпустили) строго спросили: «Библия, порнография, презервативы в больших количествах есть?» Ни тени смущения на лице таможенника, перечислившего запрещенное к ввозу, не мелькнуло.

Все, что я прочел у Набокова, я прочел за одну ночь — на столько давали. С запретом читать в метро, даже обернув обложку газетой, — кому надо, прекрасно отличали шрифт несоветских типографий. Зато из редакционной библиотеки я утащил всех уехавших — от Некрасова до Аксенова: добрые библиотекарши составили акт об уничтожении, отщепенцев полагалось «утилизировать путем разрезания или сожжения».

В издательстве редактор уныло повторял, глядя мимо меня куда-то в угол: «Вы же сами понимаете, почему мы не можем издать вашу книгу...» Самое отвратительное было в том, что я не только сам понимал, но и кивал...

Теперь про политику.