Итоги № 2 (2013)

Как говорится, умом Россию не понять. И объяснить, почему в нашей стране до сих пор нет никакой программы поддержки робототехники, невозможно. Какой сегмент этой огромной отрасли ни возьми, везде сплошная выгода: военные применения, безусловно, нужны, ведь миром вокруг нас и не пахнет, разные страны усиленно готовят к новым войнам XXI века батальоны железных солдат. В промышленности появление роботов означает снижение себестоимости продукции. "Особых требований к рабочему месту у роботов нет, и потому есть отличная возможность значительно сэкономить на платежах за электричество, - отмечает Эдуард Пройдаков. - Снижение температуры в помещении всего лишь на 1C дает до 8 процентов экономии затрат на электроэнергию, а отсутствие служебного освещения снижает эти затраты еще на 20 процентов". Но без специальных координирующих усилий государства Россия снова проиграет гонку США, Западу и азиатским странам, став для них огромным рынком сбыта их робототехники. Так уже было не единожды. Хотя сейчас еще есть время догнать и перегнать.

При участии Елены Покатаевой

Моцарт и Валерий / Искусство и культура / Искусство

Моцарт и Валерий

/ Искусство и культура/ Искусство

Композитор Александр Бакши о режиссере Валерии Фокине

 

Профессор спрашивает у первокурсников: «Как вы думаете, режиссура — профессия исполнительская или композиторская? — студенты молчат. — Так вот, запомните: режиссура — профессия композиторская».

Эту байку рассказал мне Фокин при первой встрече.

Ну вот и началось, подумал я. Два композитора на один спектакль.

Опыт общения с режиссерами у меня был, и я твердо знал, что режиссер — профессия... режиссерская. Композитор не сочиняет симфонию, подбирая ее на слух такт за тактом вместе с оркестром. Он не может попросить скрипача: сыграй-ка такую тихую длинную ноту, а потом быстро-быстро и отрывисто... Что уж говорить о потребительском отношении к музыке, которую режиссеры «используют». Как туалетную бумагу. Им невозможно доказать, что музыка — тот же театр, только воображаемый.

Я помрачнел.

Фокин засмеялся и сказал примирительно:

— Я в музыке ничего не понимаю.

И он стал рассказывать о будущем спектакле, подробно описывая пространство и свет, проигрывая сцену за сценой за мужчин и женщин. Он говорил обо всем, кроме музыки. И я вдруг начал понимать, зачем она тут нужна.

Вот Подколесин и Агафья Тихоновна сидят вдвоем на одном стуле — другой мебели нет. Сидят плечом к плечу, слегка отвернувшись друг от друга. Почти спина к спине. И обмениваются смешными абсурдистскими гоголевскими репликами. Но прислушиваются они не к словам, а к еле слышному перестуку своих сердец. Тук-тук — звучит его низко и гулко. Тук — отвечает ее чуть повыше и суше... Пауза невыносимо долгая. И чтобы ее прервать — реплика...

Подколесин: «Какой это смелый русский народ».

Агафья Тихоновна: «Как?»

— Времени у тебя будет много, — сказал Валера. — Съездишь на несколько дней в Лодзь, посмотришь театр, познакомишься с актерами, наберешь музыкантов. А через два месяца вернешься с музыкой.

Кто знает, что может произойти со спектаклем за два месяца репетиций! Тут актеры разыгрались, и проходная сцена разбухла, а главная, наоборот, скукожилась. Что-то выпало, потому что нашлось другое — получше. И, может быть, все станет интереснее, чем в замысле. Но я-то буду сидеть дома и сочинять музыку другого спектакля, которого уже не будет.

Я вернулся через два месяца и глазам своим не поверил — ничего не изменилось. Конечно, спектакль оброс деталями и актерскими находками, но конструкция целого, ее фундамент и все крепления оказались на месте.