Итоги № 18 (2013)

/ Искусство и культура/ Художественный дневник/ Выставка

В Московском музее современного искусства открылась выставка «Хуан Миро. Образы»

 

Не любить Миро неприлично: сразу становишься противником сюрреализма, ничего не понимающим в искусстве. Впрочем, любить тоже неприлично, обязательно заподозрят в том, что «за компанию». В этом году отмечается 120-летие Миро, а он по-прежнему модный художник. Собственно, это главное, что сразу бросается в глаза на экспозиции. Говорят, что в первый же вечер ее посетили более 1000 человек. В этих залах явно немало случайных людей, и у них здесь переворачивается картина мира. «А что это?» — спрашивает красивая юная девушка с цветком в волосах. «Это? Искусство», — неуверенно отвечает ей спутник. На картине меж тем несколько абстрактных форм разных оттенков синего, и называется она «Величайшая проститутка». На той же стене — «Великая пещера» и «Женщина с растрепанными волосами из-за птицы на рассвете», и если названия и картины поменять местами, вряд ли это заметит кто-то, кроме знатоков.

Убедиться в этом можно до 9 июня в здании музея на Гоголевском бульваре. Здесь Московский музей современного искусства организовал самую масштабную в Москве выставку Миро — впервые на нее привезли более 200 работ испанского художника, графика и скульптора, которого во всем мире считают отцом современного авангарда. Скульптура в Чикаго, мозаика для тротуара в Барселоне, фреска в Гарвардском университете, декорации для «Ромео и Джульетты» «Русского балета» Дягилева. Все это работы мастера. Мир полон Миро, или Миро и есть мир.

Скульптуры, рисунки, книжные иллюстрации, фотографии, графика, видео, документальные материалы и даже воссозданная мастерская с холстами и палитрами — все здесь сделано так, чтобы даже неподготовленному зрителю было легко погрузиться в мир художника. Пространство выставки поделили на зоны, каждая из них посвящена одному художественному образу: пейзаж, созвездия, глаз, птица, женщина. Впрочем, где здесь женщина, а где — птица, решать только зрителю. Реалистичные формы у Миро всегда заменяются геометрическими фигурами — правильными или неправильными, нарисованными маслом или карандашом, понятными или невразумительными. «Форма дает мне идею, а эта идея приводит к другой форме», — говорил он сам. Революционер, не желающий подчиняться стереотипам, он отрицал логику и царство разума, зато любил говорить о чувственном постижении реальности и сновидениях.

Однако при всей авангардности Миро форма у него никогда не является чем-то абстрактным, это знак очень ясного смысла. Другое дело, что художник предпочитает не давать подсказок: большинство его картин подписано просто — «Без названия». Смотри, говорит он зрителю, и думай сам. В этом красном пятне таится дьявол, в том черном — ворон, а зеленый провал — это пещера.

Есть на экспозиции и некоторые подсказки: так, например, в зале, где на картинах можно увидеть вариации на тему «Глаз», висит зеркало. Пожалуй, это удачная реализация метафоры «глаза — зеркало души». Хотя, возможно, зеркало было здесь всегда и такое попадание случайно.

Случайность, спонтанность, свобода от привычных моделей, сила образа, отрицание логики — все это в работах Миро. Оттого его картины часто называют детскими, а то и вовсе мазней. Однако в прошлом году на знаменитом лондонском аукционе «Сотбис» одна из самых популярных работ Миро, «Голубая звезда», была продана за рекордную сумму — почти 30 миллионов евро. Революционеры нынче дороги. А спор о том, как соотносятся ценность и цена художественного произведения, рискует быть слишком длинным. Да, его работы похожи на детские рисунки. Да, он совершенно не заботился о зрителе. Может быть, художник и не должен этого делать.

Правь, Британия, морями / Искусство и культура / Художественный дневник / Книга

Правь, Британия, морями

/ Искусство и культура/ Художественный дневник/ Книга

Вышла книга Ниала Фергюсона «Империя: чем современный мир обязан Британии»

 

Колониализм — одна из тех редких вещей, в оценке которых левые мыслители по большей части солидарны с правыми, социалисты — с консерваторами. Разница состоит лишь в мотивировке: первые считают имперскую политику злом, поскольку она наносила огромный вред угнетаемым странам, вторые — потому что она, как правило, не шла на пользу самим угнетателям. Воспетое Киплингом «бремя белого человека» по факту чаще всего оборачивалось сегрегацией, расизмом, утратой национальной идентичности, а еще голодом, истощением и дисбалансом экономики (причем как в колониях, так и в самой метрополии), неоправданными военными издержками и практически перманентным кровопролитием. На сегодня эта точка зрения доминирует и надежно зафиксирована в самых разных источниках — от декларации ООН до заметок в таблоидах.