Итоги № 18 (2013)

— Я действительно был оптимистом. И если бы я им не был, думаю, у нас не было бы сегодня пенсионной системы с накопительным элементом. Мне и самому, оглядываясь назад, кажется порой удивительным, что ее удалось пробить. Ведь большинство других реформ тогда захлебнулось. Когда программа реформы вышла на уровень правительства, наверху было твердое желание ее завалить. Представлял программу Олег Сысуев, «социальный» вице-премьер. Выступал довольно сбивчиво, а под конец даже заявил, что, наверное, не нужно принимать такой проект. Я не выдержал и попросил слова: «Подумайте о будущем. Население необратимо стареет, через 15—20 лет нынешняя пенсионная система захлебнется...» До сих пор помню смесь интереса и удивления, с которыми смотрел на меня тогда Черномырдин. В итоге планы по реформированию пенсионной сферы остались в силе. Правда, в 1998 году я вынужден был уйти из правительства. Но два года спустя, уже как первый замминистра экономического развития в кабинете Касьянова, вернулся к этой работе и смог довести ее до конца.

— Чем был вызван двухлетний перерыв в вашей административной карьере? Дефолтом?

— Отчасти да. Заявление об уходе я написал в конце августа 1998 года. Но дефолт послужил лишь толчком, решение созрело раньше. После отставки Черномырдина и формирования кабинета Кириенко моим непосредственным начальником стала Оксана Дмитриева. На тот момент у нас были вполне нормальные отношения. Она, например, была рецензентом на защите моей докторской диссертации. Более того, в какой-то мере я сам поспособствовал ее назначению. Когда Сысуев советовался со мной по поводу кандидатов на пост министра, я сказал, что Дмитриева — очень интересный вариант. Но я ошибся. Ее политика свелась к откровенному популизму. Вместо того чтобы создавать институты, она пыталась, образно говоря, разбрасывать деньги с вертолета. В условиях тогдашних ограниченных ресурсов это было заведомо неконструктивным занятием.

— Как вы восприняли приход к власти Владимира Путина? Вы, кстати, знали его по питерской жизни?

— Нет, абсолютно не знал. Но осенью 1999 года у меня появилось ощущение, что Путин может стать прорывом. У него был принципиально новый способ общения с избирателями, он вел себя открыто, способен был затрагивать те темы, которых политики конца 1990-х традиционно избегали. Правда, мне тогда ничего не было известно о его экономических намерениях. Но когда Герман Греф собрал в ЦСР меня, Андрея Илларионова, Евгения Гавриленкова, Эльвиру Набиуллину, Аркадия Дворковича и предложил начать работу над правительственной программой реформ, я понял, что происходит что-то беспрецедентное. Кстати, замечу, что с Грефом я тогда тоже не был знаком. Впервые увидел его на той самой встрече, в феврале 2000 года. Я сразу согласился. И следующие три месяца посвятил работе над социальным разделом документа, который потом стал известен как «Стратегия-2010».

— Как вам работалось с Михаилом Касьяновым?

— Это была в некотором роде заклятая дружба. Касьянов был сторонником реформ, но при этом не упускал случая вставить шпильку нашему министерству: он воспринимал Грефа как политического конкурента. Характерной его чертой была гипертрофированная осторожность. Именно этому его качеству мы обязаны появлением в пенсионной системе государственной управляющей компании, которая могла инвестировать только в государственные ценные бумаги. Низкая доходность ее инвестиций, собственно, и стала поводом для попытки ликвидировать накопительную систему сейчас, через 10 лет после ее запуска. Тем не менее я считаю Касьянова одним из самых успешных премьеров постсоветской России. Именно его кабинет создал предпосылки для успешного экономического развития страны в 2000-е годы.

— А за что Касьянов объявил вам в 2003 году служебное несоответствие?

— Одной из проблем кабинета Касьянова была большая вязкость в принятии решений. Чтобы продвинуть пусть даже самый незначительный акт, нужно было преодолевать сопротивление десятков ведомств. Это и явилось причиной конфликта. Мне пришлось тогда сделать заявление о неэффективной работе аппарата правительства, блокирующего, по сути, пенсионную реформу. Пошел на это от безысходности: на стадии согласования застряло порядка 15 нормативных актов, без которых не могла заработать накопительная система. Положение осложнялось тем, что министерство на несколько месяцев осталось без министра: Греф лежал в клинике Германии в тяжелом состоянии.

— Что с ним случилось?