Самого Петровского только что прооперировали в другом институте — удаление катаракты и введение искусственного хрусталика продолжалось около полутора часов. И Федоров, по-видимому, решил, что настал удачный момент сравнить наши возможности. К тому времени у нас уже была смонтирована камера в хирургическом микроскопе. Картинка операционного поля транслировалась на монитор в кабинете Святослава Николаевича. Он смотрел, кто как работает. Позже у него в кабинете установили целую стену таких мониторов. Святослав Николаевич предложил мне оперировать перед министром. Попросил подобрать пациента с катарактой, как следует его подготовить. В тот день, когда к нам выехал Борис Васильевич, Федоров все время был на телефоне. Ему постоянно сообщали, где находится министр. Я ждал в полной готовности. Наконец момент настал — Петровский входит в кабинет Федорова, тот дает мне отмашку: «Валера, начинай!» Потом обращается к министру: «Борис Васильевич, у нас тут как раз операция транслируется, не хотите посмотреть?» Тот говорит: «Наверное, это будет долго, больше часа». Федоров отвечает: «Да нет, побыстрее». Я начал. Федоров комментирует операцию: «Так, хорошо, конъюнктиву открыл — давай разрез. Так, молодец, удаляй хрусталик, вставляй искусственный». Я быстро вставил хрусталик, двумя движениями заправил, стал зашивать. Федоров говорит: «Ну вот и все, Борис Васильевич! Операция практически завершена». Все посмотрели на часы. Прошло десять минут. После этого Федоров показал Петровскому операционные, рассказал, как мы работаем. Министр особенно не раздумывал: «Ну что, ребята, мне все ясно. Вы уже выросли. Надо открывать институт».
— Аналогичная ситуация была недавно на офтальмологической конференции в Бахрейне. В зал транслировали операцию, которую проводил английский хирург Паркер, известный тем, что оперировал короля Саудовской Аравии. А потом показали хирургическую технику нашего хирурга из Санкт-Петербургского филиала профессора Тахтаева. Он блестяще провел операцию, хотя случай был сложнейший. Если честно, на его фоне Паркер выглядел бледно. Конечно, это не означает, что в России все хирурги замечательные. Но сейчас у нас катаракту оперируют настолько эффективно, что мы практически забыли об осложнениях, которые случались раньше. Когда я оперировал перед Петровским, нужно было делать большой разрез, вытаскивать помутневший хрусталик, зашивать. Теперь катаракту дробят ультразвуком, убирают с помощью аспирации и через небольшое отверстие вставляют мягкую искусственную линзу, свернутую в трубочку. Пять — семь минут, и все. Крошечные разрезы, ни одного шва. С тех пор многое изменилось, но наш «Спутник» используется до сих пор. Бывают случаи, когда мягкий хрусталик поставить просто невозможно. И тогда приходится по старинке сажать на радужку жесткую линзу.
Мне было очень приятно, когда в 1982 году мы оказались в Америке и профессор Майлс Гелин делал доклад для офтальмохирургов, окончивших резидентуру. Он полтора часа рассказывал о нашей линзе, дотошно проанализировал ее применение и сделал вывод: на то время это был самый лучший искусственный хрусталик. Самый легкий и безопасный.
— Да что вы, какой эксперимент! Насечки мы начали делать еще в Архангельске на кроликах. Больше того, этот метод уже тогда был известен в мировой практике. Насечки изменяют радиус кривизны роговицы. И зрение улучшается. Их начал делать японский хирург Сато — правда, не снаружи, а изнутри роговицы. Во всем мире сделаны миллионы таких операций. Сейчас их не проводят только потому, что появились более совершенные лазерные методики исправления зрения.