Итоги № 43 (2011)

— Были поползновения. Мы даже пьесу выбрали, начали репетировать, но Валентин Плучек понял, чем дело пахнет, и моментально сделал Андрюше несколько режиссерских предложений, от которых тому было сложно отказаться. Мы откровенно поговорили с Мироновым и пришли к совместному решению, что ему лучше остаться в «Сатире». Все очень по-дружески, без обид. Андрей один из немногих, с кем я общался на ты. Может, еще с Арменом Джигарханяном и считаным количеством артистов. Твердо убежден: между режиссером и труппой должна сохраняться определенная дистанция. Для взаимной пользы. А с Мироновым с самого начала так сложилось. При распределении ролей в «Доходном месте» мне сказали, что он не должен играть главного героя. Я поинтересовался, почему. Ответили: «Отрицательное обаяние». Вот Белогубов — его персонаж. Пообещав подумать, в процессе репетиций я сделал перемонтаж, поменял местами Миронова и Пороховщикова. Андрюша обладал удивительным, не сразу оцененным в театре даром перевоплощения. И Папанов, который зимой 1941-го в тридцатиградусный мороз мерз под Москвой, обороняя столицу от фашистов, поначалу предвзято относился к Миронову. Анатолий Дмитриевич придерживался распространенной теории, что хорошим артистом может стать лишь тот, у кого за плечами большой жизненный опыт, кто сам познал тяготы и лишения. Папанов говорил: «Ну какие трудности были у Андрюши? Черствое пирожное да слегка остывший чай». В действительности способность убедительно сыграть чужую жизнь не зависит от количества собственных проблем. После «Доходного места» Миронову стали охотно доверять главные роли в театре, начался новый этап его творческой биографии.

— Похожая история была и с Янковским?

— О нем я узнал от Евгения Леонова, который снимался с Олегом и посоветовал обратить внимание на молодого талантливого артиста. Янковский служил в драмтеатре Саратова, я там был лишь однажды, да и то проездом. Фильмов с его участием тоже не видел, поэтому в Ленинград, где гастролировали саратовцы, отправился с записанной на листке из блокнота фамилией актера, чтобы не перепутать ненароком, на кого же именно смотреть. Олег играл князя Мышкина в «Идиоте», после спектакля я подошел к нему и предложил встретиться в гостинице, спокойно все обсудить. Но назавтра, грешен, забыл об уговоре, ушел куда-то из номера. Янковский приходит, а меня нет. Неловко получилось. Я потом сильно извинялся, Олег Иванович простил… Кстати, он в свою очередь привел в «Ленком» Инну Чурикову. Она уже снялась у Глеба Панфилова в фильме «Начало», но продолжала играть в театре каких-то зайчиков. У нас Инна Михайловна почти сразу получила роль в «Тиле».

Пельтцер я увел из «Сатиры», когда у той возник конфликт с Плучеком. Хотя мое знакомство с Татьяной Ивановной начиналось с ее ставшего легендарным заявления: «Как только человек ничего не умеет на сцене, сразу мнит себя режиссером!» Позже Пельтцер обогатила театральный фольклор и другими афоризмами, но мне особенно нравится вот этот: «Еще ни один спектакль от репетиций лучше не становился». Обычно Татьяна Ивановна произносила фразу, если я уделял много внимания пьесе без ее участия… Со временем у нас сложились теплые отношения, в конце жизни Пельтцер завещала мне часть личной библиотеки. Томики Ролана, Горького, Писемского, собрание сочинений Островского. Александра Николаевича, разумеется. Такая вот материализованная память о прекрасной актрисе. Не верится, что ее нет с нами почти двадцать лет. Время не все раны лечит! Не представляю, как смириться со смертью Абдулова и Янковского. Они ушли недавно и почти одновременно. Это был страшный удар по «Ленкому», его силу словами не передать. А до того случилась автокатастрофа, выведшая из строя Караченцова…

— Общаетесь с Николаем Петровичем?

— Пробовал, не получается. Рядом должна быть жена, которая переводит то, что хочет сказать муж, а с госпожой Поргиной отношения у меня не сложились… Не нужно об этом, давайте поговорим о более приятном.

— Тарковского вы зазвали в театр по старой дружбе? С учетом знакомства с юного возраста?

— Мы задним числом установили, что в одно время ходили в театральный кружок Москворецкого дома пионеров, но тогда друг друга не заметили. По крайней мере в памяти это не отпечаталось. Товарищеские отношения у нас сложились, когда Андрей ставил «Гамлета» на сцене «Ленкома».

— В какой момент, к слову, вы избавились в названии театра от имени Ленина?