Итоги № 20 (2013)

— Нет, запланировано общественное обсуждение, о котором, собственно, и говорил Владимир Путин. Я готова к диалогу в любой аудитории и с любыми оппонентами, хотя прекрасно понимаю: у противоположной стороны нет серьезных аргументов, кроме тезиса, что это старая история и не надо ничего ворошить. Мол, нельзя у Эрмитажа забирать важную часть коллекции, пусть все остается как есть. Я с такой постановкой вопроса не согласна в корне. Репрессированный музей необходимо реабилитировать. Как это сделали с Шостаковичем, Прокофьевым, Ахматовой, Зощенко и многими другими. Как, наконец, поступили с храмом Христа Спасителя. Новая Россия обязана исправить ошибки, доставшиеся ей в наследство от советского прошлого. Постановление Сталина о ликвидации ГМНЗИ должно быть отменено. Даже вне зависимости от решения о возвращении части коллекции в Москву. Снимали же с неправедно обвиненных и отсидевших длительные сроки в ГУЛАГе судимости. Так надо поступить и с музеем, очистить его имя.

— Это все красивые слова, Ирина Александровна...

— Нет, историческая правда! Когда в двадцатые годы прошлого века музей только появился, он сыграл огромную роль. Потом его убили, как Мейерхольда, Таирова и всех тех, кто не вписывался в сталинское представление о советском искусстве. Впрочем, если испугались ответственности, можно ничего не менять. Мы будем и дальше заниматься своим делом. Это ГМИИ имени Пушкина первым провел выставку Шагала, привез в Россию Дали и Уорхола. Бойса, короля перформанса, тоже мы показали. Даже сегодня трудно найти более авангардного художника! Кстати, живущий в Париже внук Щукина именно нам, а не Эрмитажу, подарил в 2004 году шесть картин, купленных его дедом в эмиграции. Делок-Фурко понимает, как мы мыслим. Увы, люди часто думают не об истории страны или музея, а о гораздо более приземленных вещах... Снова скажете, что Антонова произносит красивые слова? Мне слишком много лет, чтобы лукавить или играть. Давно уже говорю то, что думаю. Или молчу.

— Но музейная реституция, к которой вы призываете, открывает ящик Пандоры, и его уже не закрыть.

— Значит, так: это не реституция. Случай, о котором идет речь, не может стать прецедентом ни для каких иных историй. Я читала в МГУ курс лекций и знаю, что нет другого музея, который ликвидировали бы распоряжением властей. Никто не хочет признать исключительность обсуждаемой ситуации. Да, стричь под одну гребенку проще, но в этот раз не получится.

— Пиотровский недоволен тем, что вы вывели полемику на уровень президента. Дескать, негоже апеллировать к Путину по таким вопросам.

— Да неужели? Музей уничтожило государство, оно и должно его возродить. Только так. Я неоднократно говорила на эту тему с Михаилом Борисовичем, он не может отрицать подобного факта. И с предыдущим министром культуры Авдеевым имела разговор, и со сменившим его Мединским. Думаете, обошла их? Предлагала собрать форум, обсудить проблему. Мне отвечали: да-да, интересно, но в действительности никто так и не откликнулся. В какой-то момент поняла: дело может сдвинуться с мертвой точки, если на него обратит внимание президент или глава правительства. Не забывайте о моем возрасте. Давайте без соплей: не факт, что я доживу до следующей прямой линии главы государства и возможности обратиться к нему без посредников. Мне могли не дать слова. Предоставили. И я задала вопрос. Не квартиру для себя попросила и не дачу, которой не было и нет... Сказала: верните картины в Москву. Все, больше ничего.

— В итоге разворошили муравейник...

— Чего все так боятся? Почему все стали такими трусливыми?

— Я о другом, Ирина Александровна. О том, что Госдума собирается утвердить изменения в бюджете, согласно которым 915 миллионов рублей, первоначально выделенных ГМИИ, отойдут Эрмитажу. Логической связи не усматриваете?