Зов весны / Искусство и культура / Художественный дневник / Балет
Зов весны
/ Искусство и культура / Художественный дневник/ Балет
Премьера «Весны Священной» в Театре Елисейских Полей
Эти русские поражают и восхищают. То они проняли парижан фортепианной мятежностью Рахманинова и веским басом Шаляпина. То потрясли ориенталиями «Половецких плясок» Бородина и «Шехеразады» Римского-Корсакова. К нынешнему, 1913 году показавший их Европе импресарио Серж Дягилев окончательно сформировал труппу, вошедшую в мировые афиши под именем «Русский балет Дягилева». И в этом же году спровоцировал новый шедевр — «Весну Священную». К делу приладил астеничного композитора Игоря Стравинского, глубоко духовного сценографа Николая Рериха и своего любимца танцовщика Вацлава Нижинского, занявшегося хореографией.
Дорогая парижская публика устроила аншлаг: было ясно, что русские опять будут удивлять. Но то, что показали на сцене, не лезет ни в какие рамки. Сюжет балета прошивается самыми беглыми стежками: Русь языческая, пробуждение могучих сил весны, девушку-избранницу приносят в жертву матери-природе… Впервые в балетной истории Нижинский заставляет танцовщиков косолапить, танцуя носками внутрь, и дикарски скакать, не считаясь с нормами dance noble. А в балетной партитуре, доселе бывавшей лишь прикладной, обнаружилась невиданная симфоническая мощь. Диссонансы и атональность: из оркестровой ямы льется нечто невообразимое с громом литавр, отчего едва не закладывает уши. Публика кипит: приличные дамы стучат лорнетами и веерами, самые горячие кавалеры вопят «долой!» — и это в партере, где сидят опытные благовоспитанные зрители. На ярусы страшно взглянуть. Скандал поднялся такой, что балетные артисты, без привычных па-де-де терявшиеся в прихотливой смене темпов, совершенно не слышат оркестра. Начинающий хореограф Нижинский в холодном поту стоит на табурете в кулисах и, топая в такт, отбивает ритм, чтобы кордебалет не сбился окончательно…
Но самым слабым звеном в этом светопреставлении оказалась сценография с ее буквальными картинами языческой Руси авторства Николая Рериха, вообще склонного к язычеству. Прикормленный Дягилевым, наш юный коллега Жан Кокто резюмирует: «Рерих — художник посредственный. Его костюмы и декорации к «Весне…», с одной стороны, не чужды духу произведения, но с другой — приглушали его некоторой своей вялостью». А вялости в этой «Весне…» просто нет. Есть все основания полагать, что она перевернет представления ХХ века о легкомысленном искусстве танца, привлечет к инфантильной музе серьезных композиторов и развяжет руки хореографам…
Увы, хореография Вацлава Нижинского не фиксировалась современным синематографическим способом, она останется лишь в рисунках, мемуарах и рецензиях. Сценография Рериха, надо думать, устареет, хотя и войдет в театральные хрестоматии. Блестящая судьба, мы уверены, достанется прежде всего партитуре Стравинского. Возможно, через сто лет ей будут посвящаться целые сезоны даже в Большом театре.
Не верю! / Искусство и культура / Художественный дневник / Театр
Не верю!
/ Искусство и культура / Художественный дневник/ Театр
Евгений Вахтангов дебютировал постановкой «Праздник мира» Герхарта Гауптмана
Господа, те, кто постоянно читает наш журнал, конечно, запомнили заметку в рубрике «Замечено «Итогами», описавшую небывалый успех спектакля «Гибель «Надежды», сыгранного в маленьком зале бывшего кинотеатра «Люкс», что на углу Тверской и Гнездниковского переулка. На фоне постоянных заявлений, звучавших в нынешнем, 1913 году, о кризисе сценического искусства, спровоцированных безапелляционной статьей г-на Айхенвальда «Отрицание театра», мы не могли не отметить, что, как трава сквозь асфальт, пробиваются к солнцу ростки свежих дарований, наперекор названию постановки вселяющие надежды. Студийцы никаких денег за спектакль не получают, билеты распространяются «по рукам» ценой один рубль пятнадцать копеек. Из сбора оплачиваются гримеры, портные, доставка костюмов и декораций, издание программ. И все же, несмотря на бедный антураж, мы сразу почувствовали, что здесь закладываются основы принципиально нового театра, который в скором времени, поверьте, взбудоражит Москву.