Человеческий мозг плохой союзник сознанию. Этот подлец может управлять настроением, логикой, восприятием, и бесконечно долго удерживать разум в неведении или заблуждении. Только теперь до меня стала доходить вся нелепость ситуации. Наконец, мой мозг признал, что передо мной пришельцы!
– А почему вы не завладели моим телом, когда была такая возможность?! Мы же шли почти под руку!
– Завладев твоим телом, мы лишимся корабля,– прозвучал из-за спины голос Ксавера.– Я же говорил, мы тебе не угроза. А вот этот выродок очень не хочет, чтобы мы подружились. Ему достаточно тебя уничтожить, чтобы нам помешать.
– Я мог сделать это сотню раз!– возмутился Двойник.
– И пытался это сделать!– выкрикнула Габи.
– Вранье!– я видел, как мое лицо напротив наливалось гневом.– Я объясню тебе, как все устроено! Мы две очень разные расы. Они серионцы, а я билканин. Наездник серионца подавляет разум носителя, превращая его в овощ. Поэтому у них не сохраняется помять и личность носителя. Это чистое убийство. Билкане вступают в симбиоз. Мы сохраняем память нетронутой, но обогащаем личность новыми горизонтами сознания, расширяя его возможности.
– Какая бредятина!– завопил однорукий Ксавер.
– Это не просто вранье, но и полнейшая глупость!– вторил ему в поддержку более звонким голосом новый Ксавер.– Билкане всего лишь моральные выродки и террористы, а не отдельная раса. Мы абсолютно одинаково адаптируемся в организме носителя! Иначе мы бы даже языка вашего не знали. Он лжет, чтобы завладеть твоим телом. Пусть он тебе попробует объяснить нашу физическую природу. Пусть попробует указать на наши физические отличия. Серионцы и билкане образуются из одного источника. И пока носитель не сольется с наездником, никто не знает, кто родится серионец или билканин. В девяти случаев из десяти это будет серионец. Билкане появляются как статистическая ошибка, свидетельство вырождения нашего рода при столкновении с новыми видами носителей.
– Глупости!– мой двойник вскочил, раскрасневшись лицом.
Я резко вскинул руку и разрядил очередь в потолок.
Повисла напряженная тишина, и только щепки и пыль с тихим шелестом опускались на меня с продырявленных потолочных перекрытий подобно снегу.
– Вольер?– предложил я двойнику.
– Боюсь, у тебя все равно не будет полной коллекции,– хмыкнул он.
– Но так есть шанс сохранить на один экспонат больше. Можешь сам выбрать среду обитания.
Для убедительности пришлось демонстративно поводить стволом, прежде чем Северин занял отдельный вольер с жарким пустынным песком и куцыми подсохшими кустами.
Оглядев своих пленников, не смог удержаться от улыбки – у меня был как минимум один полный комплект экипажа Итеры.
– Оставлю вас ненадолго,– я отвернулся к выходу.– Все никак не соберусь перекусить.
– И мне принеси,– скрипучим голосом потребовала медичка.– Я тоже человек.
Я вышел в коридор, и, подойдя к лестнице, тихо позвал в микрофон:
– Новая Итера…
«Ну, наконец-то! За это время можно было научиться на пианино играть. Что там стряслось?»
Я растерялся: даже не знал, с чего начать.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Есть одно настоящее и честное чувство – Одиночество.
Все остальное: страх, любовь, радость и прочие глупости, которым даны громкие имена – лишь игра гормонов и всплески химических реакций. Они примитивные порождения животного начала. И только чувство одиночества является осознанным ощущением, зрелым следствием долгих раздумий.
Мне не раз приходилось касаться его, но всякий раз я не решался заглянуть в глубину, опасаясь необратимости погружения. Я ощущал его как океан, как огромную массу воды, которая уходит за горизонт. У них было много общего, если только они не были чем-то одним. И чувства я испытывал к ним схожие – боялся до мурашек и льнул как завороженный. Одиночество можно почувствовать даже в гуще толпы. Достаточно быть непохожим на остальных и осознавать свою неуместность.
Так ярко свое одиночество я ощущал впервые.
Итера была благодарным слушателем, и мой пересказ произошедших событий она выслушала молча, ни разу не перебив.
«Ты ждешь от меня чего-то?» – переспросила она, когда я закончил.
– Нет.
Я даже не понимал, зачем все это ей рассказал. Мне не приходилось рассчитывать на ее помощь – наоборот, стоило опасаться не меньше других. Она не была мне другом, не была даже человеком, впрочем, как и я сам. Забавно, разные по природе, но мы оба были имитацией человека. А теперь в вольерах появились новые имитации.
Строго говоря, несмотря на всю суету и примелькавшиеся рожи членов экипажа, на Коэстро вообще не было ни единого человека! При этом все носили человеческие маски: и клоны, и искусственный интеллект, и пришельцы.
Я швырнул бокал с безалкогольным вином в стену. Все вокруг было ненастоящим и пропитанным ложью: вино, еда, слова и вся моя жизнь.
– Если бы мы вернулись на корабль и захотели улететь с этой проклятой планеты… Скажи, у меня был бы шанс потом проснуться в креокапсуле? Мы узнали мерзкую тайну Итеры, а беречь ее ты должна даже ценой наших жизней. Или вместо меня проснется уже другой Северин, который не будет ничего помнить об этой планете, как и весь экипаж?