Исцеляющая любовь

Его миниатюрный напарник кивнул, и они принялись за работу. В считанные минуты всю неловкость как рукой сняло, тем более что используемые ими красители моментально превращали исследуемое «вещество» совсем в другую субстанцию.

Смывая следы трудов своих, Сет заметил:

— Слушай, а ведь у нас во рту микробов больше, чем звезд на небе. Это просто фантастика!

— Лишь бы только не пришлось заучивать их все наизусть, — полушутя ответил Барни.

Однако сразу же стало ясно, что заучивать придется.

Тяготы медицинского образования влияли на Лору по-разному. В лаборатории вивисекции она была совершенно подавлена, зато на занятиях по патологии, где приходилось непосредственно соприкасаться со страшными недугами и различными субстанциями, распространяющими опасные миазмы, сохраняла поразительную невозмутимость, сумев убедить себя, что неприятный курс продлится всего несколько месяцев.

Лора утешалась тем, что ее отцу по приезде в Америку пришлось почти пять лет заниматься отупляющей рутинной работой, прежде чем он получил лицензию на врачебную практику.

16

Барни наблюдал за профессором Фрэнсисом Джеймсом, показывающим студентам, как распилить надвое человеческий череп, и у него было такое ощущение, будто череп распиливают не безымянному трупу, а ему самому.

Дальнейшее его разочаровало. Череп лежал раскроенный надвое, как кокосовый орех, а священный инструмент человеческого организма — мозг — более всего напоминал маленький кочан цветной капусты.

Профессор Джеймс быстро обрисовал его структуру.

— Фактически у нас два мозга — или, точнее сказать, два полушария, из которых каждое есть зеркальное отражение второго. И мы до сих пор не знаем причин этого явления, равно как и точных функций этих полушарий.

После этого он показал четыре доли мозга.

Обратите внимание, что височная доля располагается над гипоталамусом, который, имея массу всего в десятую часть унции, отвечает в нашем организме за аппетит, секрецию желез, сексуальное влечение и множество разнообразных эмоциональных состояний. В том числе он является и так называемым «центром ярости».

Барни с удивлением отметил, что, зная, где в человеческом мозгу генерируется гнев, наука до сих пор не дала ответа на вопрос, в какой точке организма зарождается любовь.

Вечером Барни навестил Беннета, лежавшего в больнице после травмы, полученной в баскетбольном матче против юридического факультета, так называемом «Кубке незаконной практики». Открыв дверь его палаты, он с изумлением увидел, что практически не было местечка, где не лежал бы раскрытый учебник, тетрадь или фрагмент какой-нибудь пластмассовой модели. Видно было, что приятель времени зря не терял.

— Черт побери, Бен! Ты можешь открывать собственную школу медицины. Полагаю, это тебе не понадобится. — Он швырнул на постель копии своих сегодняшних конспектов. — Я начинаю тебе завидовать.

— Не стоит, Барн. Слишком дорогая цена.

— Болит?

— Не очень. Меня больше беспокоит, что придется столько времени проторчать в больнице.

— Боишься отстать?

— Да нет, — улыбнулся он. — Учитывая ту помощь, какую мне тут оказывают, я к концу недели буду готов заняться собственной практикой.

Тут зазвонил телефон. Барни снял трубку.

— Добрый вечер, — сказал мужской голос. На слух звонившему было за шестьдесят. — Это палата мистера Беннета Ландсманна?

— Да. А кто его спрашивает?

— Это его отец. Я звоню из Кливленда.

Барни передал приятелю трубку. Интересно, почему у его отца немецкий акцент?

В апреле 1945 года огненный смерч поглотил деревянные бараки концентрационного лагеря Нордхаузен. Командование медицинской службы армии США решило, что распространение тифа можно остановить только полной эвакуацией людей и уничтожением зараженных строений.

В тот вечер последние из оставшихся в живых погрузились на армейские грузовики, чтобы ехать в один из лагерей для перемещенных лиц, организованный союзниками.

Ханна Ландсманн к тому времени уже достаточно окрепла, чтобы ехать сидя, хотя забраться в кузов ей помогали двое американских солдат. Хершель, естественно, был рядом с ней.

В кузове творилось вавилонское столпотворение. Ни на секунду не смолкал разноязыкий гул голосов. Хотя беженцам объяснили на понятных им языках, что их везут в учреждение для реабилитации и восстановления сил, они все еще не могли полностью поверить в это. Сколько уже раз за последние годы им доводилось слышать от своих нацистских тюремщиков, что их отправляют в «трудовой лагерь», а то и в «лечебный центр».

Но они, конечно, ошибались. Ибо лагеря смерти, такие как Дахау и Берген-Бельзен, уже претерпевали процесс превращения в «лагеря жизни».