Исцеляющая любовь

Лора уже опаздывала на обход, а потому, надписав три конверта из четырех, собрала их и побежала вниз отдать на стойку приемной, после чего поспешила в педиатрическое отделение. Остаток дня она ходила как сомнамбула.

В половине шестого она наконец сменилась и пошла в буфет перекусить.

Потом, по дороге к себе, она заглянула в ячейку с корреспонденцией — не пришел ли ответ на ее заявку в Национальный институт здравоохранения в Вашингтоне. Но в ячейке была какая-то реклама, счет за телефон и конверт с надписанным от руки адресом: «Доктору Лоре Кастельяно».

Она подавила зевок и вскрыла письмо. Не успела она дочитать до конца, а сон уже как рукой сняло.

Уважаемая доктор Кастельяно!

Я был бы признателен, если бы вы нашли возможность сегодня, в семь часов вечера, зайти ко мне в кабинет. Если у вас есть другие дела, просил бы их отменить, поскольку вопрос, который я намерен с вами обсудить, не терпит отлагательства.

Искренне ваш,

Айвен Колдуэлл, доктор медицины, директор.

Она бросила взгляд на часы. Шесть пятнадцать. Времени только-только, чтобы подняться к себе, принять душ и проглотить пару таблеток аспирина.

Когда Лора незадолго до семи появилась в приемной директора, ей не потребовалось называть свое имя секретарше.

— Добрый вечер, доктор Кастельяно. Входите. Я доложу доктору Колдуэллу.

Едва приоткрыв дверь, она поняла, что ее ждет далеко не конфиденциальная беседа с глазу на глаз — в кабинете было полно белых халатов. Похоже, ей предстояло сразиться с целым отрядом коллег.

— Входите, доктор Кастельяно, прошу вас, — пригласил директор и учтиво поднялся. Он один был в цивильном костюме. — Вы со всеми присутствующими знакомы?

Лора обвела кабинет глазами. Она узнала заведующего своим отделением, Леместра и его начальника, но с костлявой седовласой женщиной в очках знакома не была. Та порывисто встала и представилась:

— Я Мюриэл Конуэй, заведующая сестринским отделением.

Она улыбнулась и протянула Лоре руку.

— Пожалуйста, садитесь, доктор Кастельяно, — пригласил директор, указав на кресло в самой середине комнаты.

Лора послушно села. От усталости она даже не могла волноваться.

— Итак, — начал Колдуэлл, — полагаю, вы догадываетесь, зачем я вас пригласил.

— Думаю, да, — согласилась Лора. — Я только удивлена, что наш разговор обернулся таким… коллективным мероприятием.

— Думаю, причина станет вам ясна по ходу дела, — заверил директор. — Поскольку ваша злополучная записка затрагивает честь всех присутствующих.

— Прошу меня извинить, сэр, но я бы назвала «злополучной» описанную мною ситуацию.

Директор пропустил ее замечание мимо ушей. После чего дал, по его мнению, более верную трактовку происшедшего:

— Получив вашу записку, я провел тщательное расследование обстоятельств сегодняшнего утра, и мне совершенно ясно, что вы действовали крайне непрофессионально.

«О чем он толкует?» — подумала Лора. Она попыталась сохранять самообладание, ибо интуиция подсказывала, что Колдуэлл пытается ее спровоцировать на нервный срыв и уничтожить на месте.

Но она удивила его своим признанием:

— Я тоже об этом думала, доктор Колдуэлл, и признаю, что допустила несдержанность. Мне не нужно было в операционной давать волю эмоциям. Это никак не способствовало делу и уж конечно не вернуло бы жизнь малышу.

Она помолчала, а потом с нажимом сказала:

— Это мог сделать только кислород.

Реплика вызвала неловкое покашливание.

— В любом случае, мне жаль, что я не сдержалась.

— Очень мужественное признание, доктор Кастельяно. Спасибо вам. Но боюсь, вы упускаете из виду главный момент.

— Какой же?

— Мы все — добросовестные врачи. И все, как теперь говорят, время от времени слетали с катушек. Одна из самых тяжелых проблем нашей профессии состоит в том, что мы воспринимаем больных как близких нам людей.

Перегнувшись через стол, доктор Колдуэлл припечатал:

— Но есть непреложный закон: врач не должен спорить со своим коллегой.

— Еще раз прошу извинения, сэр, об этом нигде не написано. В клятве Гиппократа об этом не сказано ни слова.

— Доктор Кастельяно, на это замечание я отвечать не стану. Позвольте вам повторить, что есть общепризнанное правило: врач не должен подвергать сомнению, что его коллеги руководствуются лучшими побуждениями.

— А если на ваших глазах совершается такая вопиющая ошибка, что вы не можете принять это «неписаное правило»? Если, к примеру, действия пьяного хирурга приведут к гибели пациента, который вполне мог бы жить?

— Не доводите до абсурда, Лора. В таком случае, конечно, следует доложить его начальству.

Он сделал паузу и дождался, пока на ее лице появится облегчение. И тут нанес последний удар:

— Но только не в письменном виде!

Все снова заерзали в креслах. Директор поднялся.

— Полагаю, доктор Кастельяно, я довел до вас свою позицию. Спасибо, что пришли.